"Инга и Шлюха" автор: Байер Сара

"Инга и Шлюха"
автор: Байер Сара




#лесбилитература

Кто двигается вперед в знании, но отстает в нравственности, тот более идет назад, чем вперед.
Аристотель

Интроверт – это диагноз. Ты смотришь на мир и видишь в нем проблему себя. В этом у Инги готовность на “пятерочку”. А также в том, чтобы часами напролет внимать мотивам Энигмы, Делериума, Сары Брайтман, Рис Фалбер. В темноте. Одной.
Когда выходишь на лестничную клетку покурить и постричь ногти, в окне проплывают по трассе машины. Огни их фар желтым и красным пунктиром лижут воздух двухполосной дороги. И даже на ум ничего не приходит в ответ на: зачем их...? Ход их бессмыслен, - ведь в нем сейчас тебя не найти.
Инга возвращалась в комнату и продолжала наигрываться в музыке. Ей чудились иные города, здоровые люди, высокие чувства. Ничего этого, казалось, не было ни у нее, ни у окружающих. Что заставляло других толкать подобные опусы?: “Книжки читай, зря прогуливаешь; когда чему-нибудь научат, драться будешь меньше. Аксиома. Сама испробовала”. Хотя наставления вещались третьему лицу, и Инги не касались, она дерзала непониманием. Обманули-запутали. Ей представлялась другая борьба: от знания, - в итоге, с ним самим.
В такие дни Инга тяжело болела. В ключе игр в доктора, сама себе ставила диагноз. Поэтому она лежала в темной комнате и слушала напевы чужой мантры.
Депрессивное пиршество позволялось лишь в выходные, и она ему целиком отдавалась. Потом спать. Утром встать спозаранку. Зарядка, как повелось: кофе налакаться да за компом по клавиатуре пальцами станцеваться. Проходя на кухню, посмотреться осторожно в зеркало:
- Хей, чел:. Привет. Дурно выглядишь... И красота не спешит спасать.
До выхода она еще приведет себя в порядок. Иначе как: не населять же сны других кошмаром. Хотя кто они.

По метро меж массы в плаванье (подчас и брасом), - в теснящейся толпе орудуешь локтями. Лиц не разберешь: все будто в стратегических масках, - накатывают танком. В вагоне пуще атмосфера панибратства. Если вам еще знакомо понятие личного пространства, на этот час вы можете смело его забыть. Не успеешь насладиться загадочной красотки печальным взором, как не преминут объявиться нежданные ухажеры: то теплый пенис положат в ладошку; то попу, как бы невзначай, “облагородят” ерзанием; то поцелуют смачно пьяными губами – при выходе иль входе.

Всему этому Инга уже не удивлялась: отступать все равно некуда, да и девственность далеко позади.
Наконец, преодолев рубеж нравственности в переживании, оттого несколько рассеянная и помятая, Инга все-таки достигает рабочего места. В офис она приходит как в картинную галерею. В воздухе на телах развешаны портреты в стиле кисти Малевича (и иже с ним). Периодически передвигаются. Пока недосуг, не до антракта, все лица расставлены. Не всегда по возрасту в хронологическом порядке. Здравствуй, мир: сравнение в разнообразии, - здравствуй, многоликая задница. Душу имея поэтично-критическую, Инга хранила свои во взгляде традиции.

Недавно нарисовалась в соседнем отделе занятная особа: с короткостриженной золоторунной шевелюрой; с волнующе-роскошной попой; с искристостью в глазах, подобной Шауле, - второй по яркости звезде, что в “жале” Скорпиона, - в системе ламбды чуть-опухших век.
Особа шумная, паяце-несмиренная комедиантка: хлебом не корми, но дай пофлиртовать бы. За считанные дни всех приручила, что ходят теперь хвостиком за ней. Ее смешливый образ вытянутых черт, пленимых изводимостью улыбки, запал не в шутку в голове у Инги.

Надо сказать, месяца два назад Инга рассталась со своей девушкой. Неделю с энтузиазмом размазывала сопли по подушке и по жилеткам особо жопощипательных (трогательных). Потом отпустило. Будучи душой и телом недотраханной, она тем паче завораживалась неординарной сексуальностью Матильды. Не имея на то прав, бесилась на нее: “Шлюха! ... Со всеми. ...Шлюха”.
- Мы обедать. Инга, ты с нами? – зовет Матильда.
От неожиданности Инга чуть не поперхнулась собственным языком, и прозвучало неестественно:
- Пару секунд. Надо докончить.
- Борец трудовой обороны? – поддела Матя. – Или это стоит того, чтобы кончить?
- Семеро одного не ждут, - вставил Боря, один из менеджеров фирмы.
- Так уж семеро, - отозвалась Инга.
- А разве я не стою семерых? – нарочито удивилась Матильда.
Инга спустилась за ними в столовую. Взяла себе пиццу, салат и кофе; еще колу – на потом. Боря открыто подбивал клинья к Матильде. Та ему, кажется, отвечала.
- Сегодня шеф толкнул речь, - повествовал Боря. – Что мы должны поменьше думать и побольше двигать рабочий процесс. Но я же менеджер, - он самодовольно расставил открытыми ладошки над столом. - Я и должен думать. Есть исполнители. Вот они - для рабочего процесса.
- Он, наверное, имел в виду, поменьше думать тем, что внизу, - хохотнула Матильда.
- А ты так и думаешь, Матя? – поинтересовалась Инга.
Матильда не сразу нашлась в паузе, и ее ответ успел пройтись лишь в глазах – набором огоньков. У нее был прямой и, в то же время, полный чувственной натуральности смысла, взгляд. Впрочем, с толикой провокационного наеба.
- А у меня все хорошо работает: и вверху, и внизу, - озарился от внимания Боря. - Разве это плохо? Ты как считаешь, Матя?
Матя закатила глазки. Инга потянулась за кофе, и случайно коснулась ее руки. Их взгляды сплелись. Инга улыбнулась, рассеивая неловкость, и, как бы извиняясь и успокаивая, провела по ее запястью. “Все нормально”, - сказал ее жест. “Еще”, - словно ответили матильдины глаза. Или Инге показалось.

Инге вообще много чего казалось. В связи с этим она относилась со скепсисом к таким своим домыслам. Лет в тринадцать ей понравилась молодая учительница. После занятий, когда толпа сокашников рассосалась, она подошла к ней и поцеловала взасос. Учительница сначала растерялась, потом разозлилась и провела долгую беседу, хоть и нарочито вкрадчивую, но ужасно не понравившуюся девочке.

Исподтишка Инга наблюдала за Матей: вот та с Борей удалились в его кабинет. Господи... Она живо представила, как он ее там ставит раком, стягивает с нее штаны и, исподнизу любуясь на кису, проводит по ней большим пальцем. А Матя постанывает... А Матя... Ах... Как она постанывает. Потом Боря, уже готовый, приставляет свой кольт округлой головкой... Вводит... Перед ним такая попа... Он огинает ее по бокам ладошками, подшлепывает... Fuck:. Шлюха.
Так и затаивается Инга на протяжение рабочего дня, мучимая несностью обуявших образов “констатаций”. “Натуралка. Шлюха”, - бередят навязчивые мысли.
На фоне картинной галереи Матя слишком живая. Даже более, чем сама Инга. Это не ущемляло. Вспоминая “сравнение в разнообразии”, и к тебе применим закон задницы. К черту: просто до боли тянет с ней соприкасаться. Позыв пульсировал зарождением внизу живота, распускаясь диковинными незримыми лепестками по всему телу, и скорбел неудовлетворимостью. Инга поправила очечки и углубилась в бумаги, поджав губки: “Не надо лишнего, не надо”.

Ввечеру наша героиня спешила домой все тем же пресловутым маршрутом в метро. Она оглядывалась на барышень, с гордостью несущих груди. У нее ничего такого нести не представлялось. Ее выпешивание лишь отдаленно могло напомнить о скрытом наличии означенного женского клада. Инга была малокровкой. Наверное, поэтому никак не пресыщалась однополой любовью. Вот у Мати добрый третий размер. Сущая натуралка, - не иначе.

Дома Инга расположилась на отдых, - замуровавшись в книжки. Предстояла сессия. Она числилась на заочном отделении. Скоро придется иметь проблемы, разрываясь между учебой и служебными обязанностями. Но что же делать: материальные нужды были знакомы не по наслышке, да и о будущем лучше побеспокоиться заранее. Отец умер при исполнении долга. Он был лейтенантом милиции. Инга запомнила его верховным председателем трапезного стола. После его смерти она предпочитала есть на скорую руку и преимущественно в одиночестве. Мать, как была домоседкой, так ею и осталась. Сейчас она открыла дверь и, высунувшись причудливым существом из лисьего воротника, спрашивала, надо ли что купить. Инга ответила, что ничего, кроме шоколада. Для работоспособности мозга и сподобления к оптимистичному настроению. От стресса через юмор - к решениям. Вы никогда не замечали, что, если махаете кулаками, то часто смысл беседы ускользает? А все дело в неприятии. Гнев ослепляет. В шутке проблема расшатывается в корне, и дает возможность к расширению видения. Вот и папа специфично юморил, - по предметам своей службы. А Матя? Матя эксцентрична в сексуальной озабоченности. Или просто: Шлюха. А Инга? А Инга – интроверт. И в глубине души – шлюха. А снаружи? А снаружи: ну, здравствуй, Жопа. Под этим основополагающим тезисом то, каким местом жизнь, и что она делает из людей. Вот бы ее уломать на что-то более позитивное, душевное. Тогда следующий вопрос: есть ли у жизни пися и, если есть, то какая? Наверное, такая, как у Мати. Она бы ей отлизала... О, как сладко она бы ее целовала там... Инга стала мечтать о Мате. Она сняла очечки. Книжки в сторону; теперь развернулись ножки, и уже там, - а не в сухих страницах, - девушка заблукала в поисках истин.
В комнату вошла мама с шоколадками и сказала: “Ой”, - закрывая дверь. “Ай”, - в закрывающуюся дверь вскрикнула Инга и зачем-то вскочила с кровати. Щеки ее запылали румянцем.
- Я же стебусь, мама! Мама, я тебя разыграла!...

В институтском кабинете – общенародное явление хвостоприжатости. На носу экзамен. О своей нетрадиционной ориентации Инга с первого курса не скрывала. Да и от других узнавала о не меньшей нестандартности в излияниях.
Девочки маются. Одна зависла на киосника. Он не в курсе, в каком роде ей хочется. Зависла мечом ДАМокловым. Грезит днями и ночами, как бы ему дырочку в пахе соорудить в джинсовой ткани: чтоб вожделенные яички у милого проветрились. Влюбилась другая в порно-актера, ищет страсть в глазах у сего пережёна. И дрочит отважно на его ***лажу. И ладно бы лихо, однажды в задоре свернуть ему голову, - она-то на это способная, - недосягаемы мины экранного порно. Третья обожает женственных мальчиков с длинными волосами и наряжает засранчиков на свой вкус, как ее возбуждает: в юбочки, трусики – их причиндалы. Четвертая занималась черной магией, - черноволосая и кареглазая, - несколько сторонилась других, и особо-то близко не подпускала. Больно надо ли.
Инга вращалась в институтской компании, как сучья кобелина на сучек собрании. Она верила, - впрочем, не без основания, - что все хотят на ее пальчики. Пока до дела не дерзалось, - есть свои проблемы связи с натуралками, - ей тем свободней так считалось. Да и говорил за себя лесби-фактор: духовной независимости в ключе обольщенья напыщенности.
На лекции Инга занимала себя прочтением смс-ок из мобильного Машеньки – девушки-сатанистки, что парней своих обряжала и по улицам так гуляла, встречая в людях стену непонимания (а ей пени их мнения было не так уж и важно; вот только с родителями несогласие не радовало). В ряде них Инга наткнулась на информацию о том, что Машенька недавно с девушкой встречалась. Отдавая дань женскому любопытству, что порой может привести к сентиментальному оргазму, она стала расспрашивать: что, почему да как. Сзади них сидел мальчик, и тоже внимательно слушал. На протяжение рассказа Инге взгрустнулось: она вспомнила Матю. Она страдала от ревности и своего бессилия. Машенька обматывала ее шею тоненьким широким шарфом, а Инга безучастно наблюдала за распинающейся преподавательницей. Машенька начала дергать за шарф и требовать к себе внимания.
- Девочка моя, успокойся, - попросила Инга.
- Ну, Инга, - Машенька засунула ей руку в промежность, поверх джинсов, крючковато выгнув пальцы (дабы не сломать ноготки), ущипнула ее там.
Инга красноречиво вздернула бровки.
- Ты что делаешь? – удивилась она.
- Я к тебе пристаю.
- А ты также своему мальчику яйца схватываешь?
- Да. И его это возбуждает.
- Бедный, - Инга на всякий случай сжала ножки от дальнейших грубых домогательств к ее нежному и чувствительному началу. Она сегодня поранилась, сбривая с него щетинку (ей нравился греческий стиль – без лишних волос), и тем паче оно было уязвимо. Итак-то ходила по этой причине неладно, а теперь вообще ... Млин.

Мальчик в коридоре долго перед ней выпоясывался, после чего позвал в сортирный уголок, и там принялся за ее раздевание. Он был симпатичный и обаятельный, и Инге не особо-то хотелось сопротивляться или применить оборону в приемах восточного единоборства Самбо. Ну, для приличия разве. Нежданно-негаданно лесби-фактор оказался насаженным на кол. Как всегда, ей было странно под мужскими руками: слишком притязательные. Переспать с парнем – ничего не значит: она осталась лесбиянкой. Почему-то многие, если кто-то из противоположного пола им может по-человечески нравиться, бегут причисляться к бисексуалкам. Да еще окружение накапает. Враки. В этом лишь неопределенность позиций. Лесбиянка лесбиянкой останется: хоть с фаллоимитатором, хоть при живом фаллосе. Лесбиянкам лесбияново: любить девушек, – неистребимая карма. Вот и думала Инга о Мате в мужицких объятьях... По-женски слабая-мягкая, пуще сладкая, - и растекалась медом в своих фантазиях о Мисс ****и златовласой: ее глазах, лице, повадках; улыбке обвораживающей, - испить ее до пьянства: и лишь сего достаточно для счастья; просто быть рядом.
Инга встала с его коленок, оделась и, несмотря на протесты и попытки задержания, оставила его на толчке одного - самому щекотать себе писюк.
Инга прошла в кабинет, выцепила Машеньку, и в женском туалете засунула ей под трусиками пальчики. Ей казалось, через ее лоно она очищается. После всего, она вздохнула свободно. Теперь ей было хорошо и умиротворенно.

Матя часто цепляла Ингу в подружки. Они обедали вместе. Матя проявляла к девушке радушие, и однажды Инга решилась предложить ей сходить вместе в клуб. После работы они выпили, и отправились в лесби-бар. Инга хотела проверить, насколько Матя может быть причастна к “теме”. Предстало очевидным, что она впервые в таком месте. Вид мужеподобных девочек ее несколько напугал. Она не знала, как себя вести; по-пьяни начала творить глупости, выдавливая из себя нечленораздельный бред. Инга взяла ее под ручку и увела из клуба. Матя не в состоянии была ориентироваться по метро и попросила проводить ее до дома. Так Инга познакомилась с ее мамой и отчимом. Они оказались в ее комнате. Инга села на кресло, а хозяйка стала показывать ей семейный фотоальбом, разместившись на коленках в ее ногах. Она отпускала комментарии по поводу снимков. На ее лице играл энтузиазм и задор. Инга смотрела на нее сверху вниз и непроизвольно возбуждалась. Она вскочила с места.
- Мне уже пора! Надо бежать, - сказала она.
- Зачем? Не уходи, ложись со мной, - простодушно предложила Матя.
Инга осознала, что, если согласится, неизбежно трахнет гостеприимную особу. Ей не хотелось пользоваться моментом. Матя могла потом рассказать, что ее изнасиловали в нетрезвом состоянии. Да и отношения бы испортились. Поэтому она, чуть не сломя голову, покинула матину обитель восвояси.

В их отделе сменился начальник. Заместо его пришла женщина. Горячих кровей, со стройненькой фигуркой, на высоких каблучках: вся такая феерическая. В первый же день она попросила называть себя просто Лика. Ей не нравилось полное имя: Анжелика Владимировна. Она говорила, что на его произношение уходит слишком много драгоценного времени.
Инга постучалась в дверь и приотворила ее. Босс сидела, подбоченив телефонную трубку плечиком и вольготно примостив каблучки на стол. Она еле заметно кивнула Инге, жестом попросив войти и подождать. Та исполнила. Инге представился случай понаблюдать ее из-под очечков. До этого Анжелика обычно спешно проплывала мимо, и ее голос с тонкими насмешливыми нотками, что вкрадывались в необычное построение предложений, - одновременно, изьявляющих команду, но представляющихся скорее пожеланием, или милой поддевкой, - раздавался уже в коридоре или в другом конце помещения.
Наконец, начальница положила трубку и опустила ноги подобающе под стол.
- Инга, - поприветствовала она.
- Я принесла отчет.
- Спасибо, Инга, - сказала Анжелика, перенимая бумаги и пробегаясь по ним глазами. – Можете идти.
Она отложила бумаги. Инга собралась за дверь.
- Инга, - окликнула босс.
- Да?
- Вы выглядите уставшей. Нет, - одернула она сама себя. – Скорее, так, будто думаете о другом.
- Другом, Анжелика Владимировна? – переспросила Инга.
Начальница поморщилась.
- Лика, - поправила она. – Я понимаю, что не так давно здесь, но времени, по-моему, было достаточно, чтобы запомнить такую мелочь.
- Простите, никак не привыкну. Не слишком ли фамильярно?
- Инга. Я не читаю нотаций; моя ставка на взаимопонимание. Расцените, пожалуйста, правильно.
- Хорошо... Лика.
- Видите! Не так уж сложно. Только такое ощущение, что я заставляю вас делать что-то ужасное, - улыбнулась она, но словно печально.

- Почему?
- По голосу. Знаете, намного больше говорят интонации, а не слова... Сама не раз замечала. Инга, мне кажется, вы как-то зажаты...
Она встала с кресла, обогнула стол и очутилась рядом с девушкой. Положив ей руки на плечи и легонько массируя, она проговорила, глядя в глаза:
- Вам надо расслабиться...
- Я постараюсь... Лика.
Начальница выдержала небольшую паузу.
- Второй раз у вас очень хорошо получилось, - оценила она.
Инга молчала, не зная, что ответить. Анжелика прошлась кончиком языка по нижней губке и, помедлив, сняла руки с плеч девушки. Видимо, растерянное выражение ее лица не располагало к продолжению.
- Простите, - босс возвратилась к своему рабочему месту. – Вы можете идти. Время... – пояснила она.
Инга кивнула и удалилась, хотя какая-то ее часть визжала: останься.
Через пару часов Инга шла по коридору. Вопреки постоянной доле рассеянности, она сразу заметила Матю и Анжелику, о чем-то мило беседовавших в сторонке. Начальница невинно, увлекшись выражением мысли, шнуровала пальчиком по лацкану матиного пиджака. Инга подернула плечиками и пожелала пройти мимо.
- О, Инга! – заметила ее Лика и, извинившись за оставленный диалог перед Матей, зацокала каблучками по направлению к подчиненной. – Инга, у меня к вам великая просьба. Я заранее прошу прощения: пятница, у всех свои дела... Но в эту неделю столько всего навалилось. Не могли бы вы остаться после конца рабочего дня, немного помочь мне?
Инга кинула взор в сторону Мати, но та уже уходила в сопровождении занудного Вити. Она согласилась. Да можно ли иначе: из-за разгара сессии произвольно урезалось ее время работы.

Они остались одни в кабинете. Лика, переклонившись через Ингу, копошащуюся с в бумагах над столом, провела по ее попе.
- Что тут? – она взяла первый попавшийся документ и, изображая интерес, втулилась в него взглядом.
Инга молчала. Лика сняла с ее попы руку и встала поудобнее в самозабвенном созерцании текста. Девушка глянула из-за плеча на начальницу. Впрочем, на протяжение часа дальнейшие ее посягательства были в том же достаточно невинном виде, и дело не дошло даже до поцелуя. Лика предложила подвезти Ингу, но та отказалась, и отправилась домой привычным путем.

В три часа ночи раздался телефонный звонок. Потирая кулачками веки, Инга глянула на часы. Кому же приспичило в такое время...?
- Алло, - оборвала она неуемную трель электронного звонка.
- Привет, - послышалось в трубке.
Матя? Матя...
- Матя? Что в такой час? Как дела?
- Хорошо... Мне надо тебе сказать одну вещь.
- Да? Какую?
- Мне не нравится, что ты общаешься с Ликой.
- Что? Почему?
- Мне не нравится, что ты общаешься с Ликой, - повторила Матя. – Я не хочу, чтобы ты с ней общалась.
- Но... Она моя начальница.
Инга подумала, что Матя пьяна. И что это на нее нашло?
- Ну, у меня все. Спокойной ночи, Инга, - сказала Матя.
- Пока... – растерянно проговорила Инга.
Гудки. Девушка повалилась в кровать и уже через минуту крепко уснула. Завтра ей на учебу. Без разрываний: хоть в субботу они не работали.

Через пару дней Инга шла на работу и встретила Матю у парадного подъезда их фирмы. Та курила и улыбнулась девушке. Инга остановилась и тоже достала сигарету.
- Составлю компанию.
- Составь, - обрадовалась Матя.
Инга закурила и спросила:
- Как дела? Как провела выходные?
- Не хватило.
- А их когда-то хватало? – приподняла бровку Инга.
- Неа, - согласилась Матя. – Пойдем кофе попьем?
- Пойдем. Я тоже себя чувствую немного сонной.
Они прошли в здание и расположились в кабинете Бори (он сегодня заболел и оставил ключи Мате). Поставили чайник, назаваривали кофе. Матя, как обычно, блистала остроумием и с задором смеялась над собой же. Инга включила компьютер и стала просить Матю пройти какой-то забавный тест на сексуальность. Забавного в нем ничего не оказалось, но Матя не подала виду. Инга и так, и сяк пыталась его сделать все же забавным, а Матя подыгрывала. Обсудив прелести сексуальной темы, запутываясь в неоднозначных взглядах друг дружке, они, наконец, отникли от монитора и щепетильной темы и расположились у открытого окошка курить. Бросали бычки в банку из-под колы. Матя уже успела выдуть одну из своих запасов. Пустую они и использовали, а она начала новую. В один раз она перепутала банки и отхлебнула окурки; скорчив рожу, стала отплевываться.
- Еще не видела, чтоб пили окурки, - сказала Инга, расплываясь в улыбке.
- Я так обычно делаю, когда очень голодна, - отплевавшись, пояснила Матя.
Инга вспрыснула. Из-за простодушного при этом выражения лица Мати она никак не могла успокоиться. Перед ней так и всплывала недавняя картина, как Матя подобострастно отхлебывает окурки да еще поясняет суть дела. Матя заразилась от нее смешинкой, периодически предпринимая попытки остановить истерию девушки. Но это лишь ухохатывало ее еще больше. Она не знала, что с ней такое, но остановиться была не в силах. Она уже загибалась в пополам и хваталась за Матю.
- Инга, ты можешь не кланяться: я же не Екатерина Вторая...
Инга отпрянула и залилась до слез. Вытирая кончиком пальца уголок глаза, она начала потихоньку брать себя в руки. Пик прошел.

- Матя, ты клоун.
- А где? – Матя встала с протянутой рукой.
- Что “где”? – не поняла Инга.
- За представление, - Матя поманила пальчиками.
- Матя, ты такая душка. Я тебе натурой отплачу.
- Помидорами, что ли?
- А называется: сильная сексуальность - по тесту, – воздела руки Инга.
Они ушли от темы и стали пить кофе. Матя вспрыгнула попой на стол. Она сидела, болтала ногами и примеривалась к Инге, рассказывавшей что-то. Она наклонилась чуть вперед, опираясь на вытянутых руках о столешницу. Потом она сменила позу, поднеся одной рукой к губам чашку, второй – придерживая ее за донышко. Инга приложила к ней пальцы, будто помогая в хитром ремесле второй руке. Матя вопросительно глянула на нее.
- Помогаю, маркиза, - сказала Инга. – Если ты думаешь, что фарфоровая ручка вот-вот отвалится...
- А это фарфор? Не слишком ли громко для такой чашки?
- Ну, не знаю, из чего эти чашки делаются, но не бумага и не пластик – точно.
Матя улыбнулась. Инга убрала руку и улыбнулась в ответ.
- А ты мне кое-что обещала, - сказала Матя.
- Что?
- Плата.
- Плата?... А. Матенька, мне надо тебе что-то сказать. Я лесбиянка. Для меня что-то может показаться всерьез. Не играй с огнем.

- А что плохого, если всерьез?
- Если для кого-то всерьез, а для другого – хиханьки-хахоньки.
- Например, как для меня?
- Да, как для тебя. Ты же натуралка, ты спишь с Борей... Не знаю, с кем там еще. Лесби – это с рождения; и этого часто не могут понять те, кто НЕ, – Инга внимательно следила за лицом Мати, ибо изливала душу.
- Хочешь правду?
- Давай правду.
- Ты думаешь, что я со всеми... Что мне только это и надо? А мне не надо... Ты не подумала, что я могу ждать кого-то на этом пути?...
- Принца?...
- ...Знаешь, я была еще маленькой. Лет четырнадцать. Меня мама устроила на работу. В той же организации, что сама. У нас была такая начальница:. Я на нее поначалу внимания не обращала. Начальница и начальница – всеми командует. П-ф, только рожи покорчить от того. А тут вдруг:. Стою на рабочем месте; она проходит. У меня рот раскрылся. Я даже не поняла, что произошло. Только так вот очнулась: с открытым ртом, - я на нее загляделась. Во мне что-то странное проснулось к этой женщине... Помимо моей воли. Как вспышка. Я ее физически захотела. Точнее, не только физически, но и душой. Я захотела женщину. Даже необязательно ее. По этому чувству я определила, что неспроста во мне сидела... как это сказать?... подсознательная тяга к женскому полу. А тут - явилось открытым влечением. Я пробовала переучить себя. Много раз. Стать нормальной. Но я уже поняла: это никак не убрать...
Инга слушала Матю, не сводя с нее глаз. Когда та закончила, она не сдержалась и буквально пригвоздила ее поцелуем, запустив руки за спину. Матя от неожиданности не сразу могла ответить. Она просто отдалась Инге на растерзание. Она обмякла в ее руках; и напряглась одновременно. Ее губы, лицо будто парализовало от чувственности. Это не ушло без внимания Инги. Она чуть отстранилась, заодно кладя уже снятые очечки на стол. Из уст Матильды вырвало клочья горячего воздуха. Лицо Инги находилось еще совсем рядом, и она ощутила их. В Матином взгляде обнаружилась необычная и трепетная беззащитность. Она не отпускала Ингу из рук, но держала их на ее талии робко, неуверенно. Будто еще чего-то опасалась:... И это что-то была она сама. Инга вновь приникла к ее губам поцелуем. На этот раз, после передышки, та уже смогла ответить. Инга сама не в состоянии была совладать с бешеным стучанием своего сердца, управлять теми безотчетными горячими волнами, что проходились по всему ее телу, лишая рассудка. Ее ноги почти подгибались. Но кто-то должен быть сильным.

- Нам явно надо запереть кабинет, - в очередной раз оторвалась от нее девушка.
Матя осталась сидеть на столе. Когда Инга вернулась к ней, она обвила ее ногами и руками.
- Ты думаешь, мы ничего не пропустим? – спросила она тихо.
- Скучный мир, - что он может нам сделать; что в нем можно упустить?, - кроме себя? А вот я хочу кое-что сделать, - улыбнулась она и глянула на Матю исподлобья, расстегивая при этом ей шириночку брюк.
Она брала ее со всем безумием, которое накопилось у нее с момента возжелания и томительного воздержания. Ее рука стала рычагом; она имела Матю с неистовостью, орудуя пальчиками как мужик пенисом. Даже – вольнее. Она не узнавала себя в этой необузданности. Уже будто забытое “Шлюха” – претензией при осаде, - ознаменовало их секс; прорвалось из души в движения.
Они перемещались по кабинету стихийно. Сначала были на офисном диване, затем Матя соскользнула на пол. Ваза с искуственными цветами опрокинулась с журнального столика. Матенька непомерно поливала Инге руку, не подозревая, что тем так сильно воспаляет ее. Девушка не сбавляла темпа. Матя откидывалась от наслаждения, буйно стонала, но долго не могла кончить:. Из-за требовательной и неутомимой страсти партнерши. Она получила оргазм, только когда Инга приникла к ее сокровенному цветку устами и нежно полизала.
Когда Матя поднялась с пола, она не стояла на ногах. Ей пришлось облокотиться на стол. Инга стремительно оказалась рядом. Она обняла ее подрагивающее тело и стала зацеловывать ей шею, уста, щеки, скулы, глаза...
- Я не могу... Что со мной...? Что ты со мной сделала, Инга?... – мямлила Матя сокрушенно; из глаз ее текли слезы.
- Матенька, почему ты плачешь? Я сделала тебе больно? – обеспокоилась Инга.
- Нет... Это от счастья...
Инга поняла: она стала ее первой женщиной.

Первое время Матя стеснялась касаться Инги в интимных местах. Для нее все это было еще в новинку. Страх присутствовал в ней. Они скрывали на работе свои отношения. По-большенству, встречались в неурочные часы. Инга была более раскованная и страстная. Матю постоянно влекло находиться рядом, но при этом она не хотела лишнего. Однажды, когда они остались одни, Матя спросила, почему Инга ее как будто сторонится на работе.
- Неужели ты не понимаешь? Я же готова тебя трахнуть прямо так. В любом месте. Наплевать на всех. Я всегда тебя хочу... Это с ума меня сводит: быть рядом, постоянно течь и не иметь возможности прикоснуться, целовать, иметь тебя... Это невыносимо.
А еще Инга безумно ревновала. Она чуть не подралась с Борей. Тот все еще подкатывал яйца к Мате, хотя теперь она ясно давала понять, что больше с ним спать не будет. Конечно, Инга не выявляла действительной причины своей ненависти к нему. Стычки происходили под нелепыми предлогами. Подчас Инга становилась абсолютно невменяема.
Вскоре Матя освоилась, и переняла в сексе инициативу... Да еще как! Ей всегда было мало. Она везде наровила засунуть руку в трусы Инге и выебать: в туалете, в кино на заднем ряду, и где только не. Насчет мест для секса, никто из них не располагал свободной территорией. У Инги была мама, у Мати – мама и отчим. Они ходили друг к другу в гости и изображали закадычных подруг. А ночью, в темноте и тишине, заглушая стоны и баррикадируя двери, ласкались отнюдь не по-товарищески. Впрочем, ингина мама была посвящена в ориентацию дочери, но все же не хотелось, чтобы она их слышала.
Однажды они договорились, что проведут ночь у Инги, но Матя позвонила и сказала, что слишком устала. Они итак ежедневно пребывали как вареные курицы. Начальница Лика угадала их связь, и сменила для Инги милость на гнев. Но той было пофиг. Она просто чувствовала и поступала по диктату своего сердца. На следующий день после их разговора, в семь часов утра Инга стояла у двери Мати изрядно поддатая, с глазами на мокром месте. Хозяйка открыла ей и быстренько завела в свою комнату.

- Я не могла без тебя спать, - хлюпая носом, говорила Инга. – Я всю ночь промучилась. Тебя не было рядом. Я с ума сходила. Матя...
Матя уложила ее на кровать и покрыла собой, зацеловывая. Обессиленную от расстройства, она взяла ее несколько раз. Им надо было на работу, но они не пошли, а дружно “заболели”. Матины родители, напротив, уже оставили квартиру.
Девушки лежали на тахте, обнявшись.
- Матя, с тобой я опять начала пить. Матя, у меня проблема. Я алкоголик. У меня расположенность... В прошлом году я даже не могла себя представить без баклажки пива или фляжки с чем покрепче. И это - с самого утра. Я приходила в институт и сосала под партой... Даже для соц-исследования на первом курсе взяла тему: “Пристрастия студентов к пиву ”. Все угорали. Но у меня-то это - проблема. Я завязала несколько месяцев назад. А сейчас... Я не могу себя остановить...
Матя утешала любовницу. Говорила, что все пьют: это нормально. Но Инга не успокаивалась. Матя просто еще не знала, в какой мере у нее выражалась тяга к спиртному. Они постепенно раскрывались друг перед другом. Обнаружилось, что Матя была помешана на музыке. Притом настолько, что они тратили иногда целые часы, чтобы найти какой-то редкий диск. Теперь Инга могла видеть ее душу.
Периодически они сидели в матиной компании. В окружении друзей та вела себя очень развязно и даже - распущенно. Из нее буквально вулканировала энергия. Помимо ее воли, она безостановочно флиртовала. Это было у нее в крови. Под столом Инга клала руку ей на коленку, и тон голоса Мати менялся; она начинала путаться в словах, потому становилась молчаливой и украдкой поглядывала на любовницу – со страстным благоговением. Как преданная собачонка, она смотрела на свою хозяйку. Лицо ее еле заметно искажалось в приливе чувственности, и Инга удовлетворенно улыбалась: ее душа принадлежала лишь ей; лишь она одна могла ее видеть и знать, под какой бы маской самодостаточной стервы та не скрывалась. И это было ни с чем не сравнимо.

- Почему ты не осталась тогда на ночь? – спросила как-то Матильда.
- Когда?
- После клуба. Я тебе еще фотки показывала.
- Если б я осталась, точно не сдержалась. А ты бы потом раскричалась, что я изнасиловала тебя по нетрезвости. Сказала бы Боре, или кому там еще. Мне не надо было таких проблем...
- Неправда. Я сама тебя соблазняла.
- Соблазнительница, блин, - улыбнулась Инга. – Это очень трудно было понять тогда.
- Знаешь, я еще раньше пробовала флиртовать с девушками в надежде, что они сделают первый шаг. Но они все, видимо, ждали его от меня. Вроде я такая уверенная, а я сама боялась.
- Но со мной ты его сделала. Какой-никакой, но сделала.
- Я сама боюсь того, что открываю в себе с тобой.
- Почему?
- Это очень остро. Стихийно остро. Я боюсь того, что не имею над этим контроля. Мы прогуливаем работу, ты срываешься на выпивку… Мне иногда очень страшно за нас…
- Малышка… Девочка моя, ну что ж такое? Ты не наслаждаешься нашей естественностью? Разве ты не получаешь удовольствие нашей любви? Разве это не главное?
- Это есть! …Но мне страшно, что я не знаю…
- Чего?
- Ничего не знаю… Все как в тумане. Розовом тумане. И я боюсь, что мир его разобьет.
Инга помолчала, потом сказала:
- Мир – скучная штука, милая. Заколдованная спираль рутины, представляющаяся “порядком”. Посмотри на их законы: они давно расходятся с простой честностью, - чувство которой знакомо человеку с рождения. Но оттуда же нас уже к чему-то приучают. Мол, к порядку:. Ни хрена:. К спекуляции! Законники обучаются, как эксплуатировать законы в свою пользу. Вот и власть. А всем остальным дают от этого переваренное – отходы, - скучное существование. А то, что хватаешь товары на прилавках, в роли потребителя выступая, - сомнительное счастье. У жизни один дар – возможность быть собой. Какая б ни была – собой. И это – высшая НРАВственность. Все остальное – враки. Так что “сходят с ума” самые здравые.
- Ну, не совсем. Есть и маньяки.
- Про них я не знаю. Да, может, и не хочу. За себя – отвечаю.
- Но ты сама нравственность по-другому понимаешь.

- Закон и нравственность разнятся. Что законы духовных религий, что светские. Перво-наперво, люди для каждого “другие” и разные. Эротика двух часто видится третьему порнографией. Единственное, насчет чего законники общества не наложили вето, это – любовь. И то: заключив ее в порядок брака. Обездолив других на имение права любить непредвзято: человека, а не по половой разности.
- Ты умная, Инга, - сказала Матя. – Как ты говоришь - я чувствую все также...
- Это чувствуют все, если отсеять наигранность “знаний” в нравах, в матрице смешанных понятий.
- И все же я боюсь за нас перед всеми, миром - за уязвимость нашего счастья.
- Наверное, это правильно. И надо бояться… Но мы любим друг друга; мы должны справиться.
Своим видом в очках она часто напоминала Мате школьную учительницу, особенно, при таких речах, образ обостряющих. Это ее всегда возбуждало, так что и сейчас, не помня давешнего горя и печали, она полезла к ней ****ься.
Закинув ножки через плечики на спинку Матеньке, Инга думала о том, что не смогла выразить то, что в душе своей слышала. Законники – те же лохи, и также чего-то гнут реальность, ищут, а в итоге находят изврата – в полигамию пускаются. Бред, в общем-то. Мы все, как собаки: все понимаем, а сказать правильно, - не скажем. В нас будто бы записана книга, - как на зубочистке (способ написания прост: сама зубочистка берется как 1; слово - как сотые – каждая буква имеет свою цифру в алфавитном порядке - после нуля и запятой, потом перемножаются, полученное число вычисляется местонахождением на палочке, и ставится зарубка, галочка). Книга записана, но она нечитаема. А Бог давно завис с дьяволом в виртуальной реальности и часами с ним обсуждает отстраненные понятия.

Сессия у Инги оканчивалась. Когда прошел последний экзамен, они собирались пойти отметить сие событие небольшой компанией в баре. Инга на радостях затерроризировала Матеньку звонками. Она ее звала посидеть с ними, но та из-за работы отказалась. Инга заметно приникла. Конечно, ее окружали все те же суки: за время сессии, кто целовал подолгу в губы - зазывно и, якобы, невинно; кто косил лиловым глазом на протяжение пары; кто подбивался неопытно и слишком явно – “намеками”. Быть сучьей кобелиной среди них уже не представляло никакого интереса, - ведь теперь у нее есть своя Женщина. И все-таки она попробовала справиться со своей запаренностью на тему, что не будет любимой рядом.
Студентки покинули столовую и направились к метро. У Инги произошел с тезкой (с которой раньше они особо не общались) такой разговор:
- Ты с нами? – обратилась к ней Инга.
- Нет, я не пью, - ответила Инга-2, обматывая голову в черный широкий шарф и становясь похожей на джахидку (она недавно вернулась из Индии, куда ездила на месяц).
- Не пьешь, не куришь, – подивилась Инга. – Как же тебе удалось со всем завязать? Год назад - с пирсингом, татуировками...
- Она прям с ангельскими добродетелями, - заметила Машенька. – И как тебе удается дружить с Настей? Вы же сущие противоположности...
Девушка, о которой упомянула Машенька, курила “травку” как сигары, - регулярно. Настя учила всех, что нужно придерживаться разнообразия в рационе: не употреблять один и тот же вид подряд в два дня. Когда ее “перло” от ***в, она также вещала, что лесбиянки только о них и мечтают. Инга тогда не подозревала, что она говорила исключительно о себе. Но однажды все прояснилось. Это случилось после того, как Насте привели убедительные доводы – с достоверностью наглядной и наощупь, – и позиция ее радикально сместилась. Кстати, это она так положительно долго целовала Ингу.
- У нас были одни интересы, когда мы начали общаться, - тем временем повествовала Инга-2. - Я курила и пила, косячки замаривала...лесбиянкой была. Но появился один человек... Наставник…

А Настя тоже такая шлюха: как ее Матенька, - думала Инга. Она тоже ждет кого-то.
- Ой, а я вот тоже воскресную школу посещаю, - вставила Машенька. – Мне там интересно. Я сижу слушаю и пишу на парте “сатана”. Чтобы какой-нибудь благоверующий пришел, испугался и не сел за эту парту!
- И глупо делаешь! – возмутилась Инга-2, как будто это лично ее касалось. – Все эти сатанисты, лесбиянки и другие группы - они думают, что вырвались из навязываемых обществом доктрин, но на самом деле лишь построили маленькие мирки, где точно также все это навязывается... [вы все дуры, а я умная]
Инга подумала, что Матенька ей точно не навязывается, и о том, какую чепуху несет ее тезка.
- Вовсе не обязательно прибиваться к стаду, - заметила Инга. – Зачем же такая драматизация? Машенька просто делала, что ей нравится. Хорошо, раз она может найти себя, - хоть даже в этом. [сама дура, а мы умные] А что за учение?
- О, не смогу в двух словах. Да вы и не поймете. Не то, чтоб вы непонятливые были, - это я не смогу. Не подберу выражений. Это моя вина. Когда-нибудь, может, смогу, но не сейчас. Или, чего желаю, на вашем пути появится подобный человек, кто объяснит.
Инга подумала о тезке, что перья ей выщипали, а она все равно петушится, - не забыв, видно, тропу под звездой лесби-фактора.
- Какая ты добрая. А что тебе лично дало это учение? – спросила Инга.
- Я будто в постоянной нирване. Я прихожу куда-нибудь, и могу просто тихо присесть, наблюдать. Мне итак хорошо. Не трогайте меня: я счастлива, мне хорошо. Но во мне еще много несовершенства. Надо работать... Понимаешь, несмотря на нирвану, я не чувствую в себе истинной жизни. Я встречаюсь с интересными людьми, свободно общаюсь. Но для меня это как-то утратило то значение... [вам вде равно до меня далеко]
Инга подумала о ее нирване и вспомнила кису своей Матеньки: о, как же хорошо ублажать и ублажаться в этой тантре. В писю вставлять свои пальчики, слышать стоны, дыхание. При этом внутри все так заходится, сжимается… Акт взаимности, соприкасаний…

Инга носила колечко, подаренное ей Матенькой, на среднем пальчике, и ей так сейчас хотелось показать его Инге-2. А той, верно, хотелось, снять штаны и попросить поцеловать в задницу. Так что обе культурно-вежливо улыбались.
- У меня тоже был такой человек... – в свою очередь, поделилась Инга. – В стерильности единой машины бытия ты – один из составляющих. Ты видишь все со стороны, и это чувство полета, свободы...
- И что? Это тебя ужаснуло? – спросила Машенька, расковыряв что-то у себя на лбу и восхищенно вздохнув, приподнеся палец к губам: - М-м, какая вкусная кровь…
- Не-а, - отвечала Инга. – Не ужаснуло. Необычно было. Тихое счастье такое. Только не хватало…
- Эмоций?! – встряла Машенька, загораясь.
- Взаимодействия… Энергия контакта. Хорошее зрение в абстракции, околопризменной реальности, ежели в самодостаточности, не предвещает ничего, кроме от жизни оставшихся воспоминаний. Самодостаточность – ложь, если созерцает, но не творит, не участвует. А участие не дается, когда ты – лишь сопереживатель своего времени в пространстве. [вот и сиди в своем далёко] Если хочешь выучить английский, говори и пиши на английском; без практики не хватит одной грамматики.
Девушки вошли к метро, и на какой-то станции разошлись своими путями. Инга и Инга-2 каждая при своем так и остались.

Перед концом рабочего дня за сколько-то позвонила Матя. Инга встретила ее на станции. В Мате царило напряжение, она поддевала Ингу, что та опять ****а Машеньку, что Инга шлюха такая - трахательница. Но Инга никого не ебала, и на речи старалась, как могла, отвечала правду. Матя не останавливалась в своих сомнениях о хранимой ей верности, она язвила и сама же на то раздражалась. Инга сначала стойко уверяла на все упреки в обратном, но терпению всему иногда наступает последняя капля, и она чуть Матеньку не послала. Начался у них разбор по понятиям. Инга вспомнила Борю, и спросила, что Матя сегодня делала. Матя ответила, что ему про них рассказала, а он так возбудился, что взял отлизал ей и засим оттрахал. Она поведала, как по ее писе, по губкам, - вечно истекающим, - бились его яйца. “Это неправда!” – встрикнула Инга. Матя сказала: “Конечно, неправда”. Раззадоренная, Инга накинулась на дразнящую и хорошенько ее сама отъебала.

Близился Новый год. Они решили отмечать его у Инги. К ней стекались родственники, но она считала, что это им не помешает. Вот они сели за стол и начали. Матя никого не знала, и ластилась к подруге, ни на секунду не отпуская. Инга перед родственниками несколько стеснялась, хотя о ее лесбийстве все были в курсе. Она занимала более сдержанную позицию. А Матеньке, словно и все равно; она словно ничего не замечала, и никого, кроме Инги, для нее не существовало. Выпили шампанского, закусили птицей, печеной картошкой, салатами. Пошли разговоры утилитарные и просто разные. По-пьяни Матя еще больше расслабилась. Она открыто стала целовать при всех Ингу. Та тактично ответила, но поспешила отстраниться, проведясь Мате по грудинным мышцам – тем, что над сисями повыше. Матя присмирела, но через полчаса, еще достаточно крякнув, возобновила попытки. Инга испугалась, что милая сейчас готова уж при всех ее поставить раком. Заворачивая для глаз нежеланных спектакль, она утянула Матю к себе в комнату. За окном шел снег. Молодняк за окном не угоманивался: свистел, дурачился, по-своему шаманился.
Матя с Ингой легли на кровать. Первая отвернулась к стенке, ее энтузиазм вдруг пропал. Инга обняла ее сзади и стала водить по животику, по бедрам... Ее касания – от минуты к минуте – все жарче. Она просунула пальчики Мате меж ног, и выдохнула: та, как всегда, сильно текла. Но любовница обернулась и оттолкнула ее руку. Инга непонимающе застыла. Матя поднялась, взяла одеяло и постелила его себе на полу спать. В тишине и темноте Инга наблюдала, как ее любовь решения принимала. Она звала к себе, но та не соглашалась. Она ластилась к ней, но та не поддавалась. Она легла обратно на постель. Она уснула, т.к. устала. Что утром у нее не будет Мати, она еще не знала.

На следующий день они встретились. Матя прикатила на тачке с какими-то мужиками. Она явно была в угаре, и на этой волне дерзко с Ингой обращалась. Вконец, она ее послала. Разрыв состоялся.

Если в окружении двух-трех парней, ухлестывающих и к твоему вниманию податливых, ты уже себя шлюхой ощущаешь. Дорогой, популярной, - и хрен на самом деле дашь-то. И Инга тоже не собиралась. Она просто шутила и чувствовала тепло от своей сексуальности, более того – сущую горячность в вседозволенности, развязности. Любой твой каприз – будет исполнено, мэм. Они пресмыкаются; одного движения пальчика для их скакания за задних лапках достаточно. Они не рабы: просто им самим игра нравится, - доля мазохизма морального по кайфу. Отдай им тело, и слетят маски: фаллоцентризм при женских объятьях распаляется.
Инга стала часто засиживаться по барам допоздна в сомнительных компаниях, или просто в кругу давнишних друзей. О, сколько шарма в ночном кафе, где на всю стену разрослось окно, за которым мельтешит хлопьями снежное мастерство. Мистерия ансамбля кишащих мальцов алмазных. Так грустно; так мягко; так горько и сладко: мучительно-трепетно, холодно-жарко. И кого-то ждешь, кто за окном, быть может, появится. Шлюху златовласую – для шлюхи тебя. Наверное, у всех так начинается: с сексуальной важности. Но потом одно знается: желанье целовать за душу. Когда ее уж нет рядом. И было подобное раньше, но лишь сейчас предстало глубоким, открылось в силе контраста с составляющими: шлюха, душа, нравственность. Люди не способны к обучению, но подвластны единственно дрессированию.
Инга потеряла работу, и была в поисках новой. Несмотря на боль от последних слов и тяжкой в непонимание утраты, надо двигать дальше.

Полгода спустя они столкнулись с Матей на лесби-пати. Матя остриглась короче, волосы выпрямляла, и броское их золото мелированьем укрощала.
- Хорошо выглядишь, - сказала Инга.
- Спасибо, - ответила Матя.
Было шумно, и Инга утащила ее в туалет. Матя встала перед зеркалом и стала губки подкрашивать.
- Зачем ты ушла? – задала Инга начало.
- Я не могла больше так, - ответила Матя.
- Как? – вопросила Инга, прижавшись к ней сзади.
- Так, - сказала Матя, разворачиваясь, впиваясь губами, и с невменяемостью в глазах, руку Инги к себе в трусы пропуская.
Они поехали на хату и дико трахнулись. На утро Матя стала опять характером корячиться: и то ей не так, и это - ей похер.
- Тогда почему тебе все это понабилось? – пожелала узнать Инга.
- Мне понадобилось? Это ты вчера ко мне пристала.
- Если тебе это не надо, я не буду тебя держать. Не могу и не стану.
- Ну, ладно, - повеселилась Матя. - Тогда я пошла.
- Знаешь, с твоим характером мы не заладим. Уходя, уходи навсегда. Или оставайся.
Но Матя уже одевалась.
- Пока, - сказала она.
- Ты уйти выбираешь? – Инга еще уточняла.
- Ты сама сказала, что тебе мой характер не нравится.
- Не перевирай понятия!
- А ты права: мы точно не заладим. Чао.
Она ушла. Слепая гордость, лесби-фактор; с оторопелостью за угол: быть может, там что-то лучшее окажется. Инга любила Матю, с ней навсегда расставаясь. Чужой нравственности – глубокое в себе признание. Интроверт – это диагноз. Инга была душою Мати ранена, а Матя не подозревала, что душу свою в чужом сердце оставляет.

Послесловие.

Оглядитесь вокруг, поговорите с теми, кто рядом. Будьте готовы обнаружить новое редкое в давно знакомых. И помните: за порнографической оболочкой часто эротоман скрываться может. И надо ли говорить, если сами эти слова с греческого переводятся: "эрос" - любовь; а "порнос" - тело.

Очень интересно)
Необычно
Давно такого типа не читала
Слишком категоричное лесби - но это только имхо)

(Venera78 @ 11.01.2016 - время: 16:01)
Очень интересно)
Необычно
Давно такого типа не читала
Слишком категоричное лесби - но это только имхо)
Темперамент, темперамент...
Все мы разные по характеру, темпераменту...

Я выложила это произведение потому, что легко читается. )))

Да, спасибо, красивое произведение)