Трилогия "Айс и Ангел" автор Сюзанна Бэк

"Но…"

Я дотронулась до нее свободной рукой.

"Теперь это не важно, Сандра. Все не важно. Единственное что меня интересует, это жизнь Айс. Поэтому… прекрати задавать вопросы и поторопи скорую, ладно?"

Ее глаза стали похожи на блюдца и она вскочила на ноги, собираясь мне что-то возразить, но в это время подоспели парамедики. Нас с Понни оттолкнули, а Айс перенесли на носилки и пристегнули ремнями.

Я схватила одного из врачей за руку:

"Возьмите меня с собой".

Сандра обхватила меня сзади.

"Они не могут этого сделать, Ангел".

Я вырвалась и протянула ей руки.

"Могут. Одень на меня наручники. Повесьте мне на ноги цепь. Приставь ко мне охрану, чтобы я не выпрыгнула из скорой. Пожалуйста, Сандра, позволь мне поехать с ней. У нее никого нет кроме меня".

Она подошла к врачам и у меня появилась надежда.

"Вы везете ее в центральную клинику?"

"Да, там хорошая реанимационная бригада. Думаю, что они справятся".

Сандра кивнула.

"Отлично. Позвоните нам, когда доставите ее".

"Стойте!", – закричала я, пытаясь бежать за носилками, – "вы не можете так поступить. Сандра, пожалуйста! Пожалуйста!"

Обняв меня, Сандра прошептала.

"Ты не можешь поехать, Ангел. Ты знаешь. Ты должна быть сильной. Ради Айс. Ради всех нас. Один неверный шаг и тут вспыхнет восстание. Если они увидят как ты выходишь отсюда…"

Я знала, что она права и в тот самый момент я ненавидела ее за это.

Как могла она ожидать, что я буду думать о каком-то восстании?

Как смела она предлагать мне сделать вид, что все нормально?

Но ее объятие было нежным и заботливым. Я нашла в себе силы собраться, чтобы временно смириться с происходящим.

Я кивнула и отстранилась, вытирая слезы.

"Я в порядке. Все хорошо".

Сандра улыбнулась.

"Я знаю. Айс сильная женщина. Она поправится. Вот увидишь. А когда она вернется…", – она наклонила голову и внимательно посмотрела мне в глаза, – "… мы… втроем… сядем и поговорим".

***

Конец дня напоминал безбрежный океан. Только наполнен он был не водой, а ожиданием и беспокойством. Я провела все время у охраны в комнате, ожидая телефонного звонка. Амазонки по очереди приходили посидеть со мной. Но ничего нового, кроме того, что идет операция, нам не сообщали. Это были самые пустые и страшные часы в моей жизни.

А потом раздался звонок, которого я так ждала. Я знала это раньше, чем Сандра взяла трубку. Это была какая-то странная уверенность в собственной правоте. Трясущимися руками Сандра подняла телефон, кашлянула и сказала:

"Окружная тюрьма. Пирс слушает".

Выражение ее лица не менялось долгое время. Это сводило меня с ума. Я старалась сдержаться и не накинуться на нее, требуя немедленного ответа. Наконец, Сандра сказала "спасибо" и повесила трубку.

"Ну?", – сердце стучало в груди словно молоток, я боялась ее ответа почти так же как хотела его услышать.

Положив руку мне на плечо, Сандра улыбнулась.

"Она в порядке".

Я чуть не села на пол.

"А подробнее?"

"Она сейчас спит после операции, как сказал доктор. Все прошло успешно. Рана не такая серьезная, как они сперва подумали. У нее будут проблемы с рукой, какое-то время, но и это пройдет".

"О, слава богу", – от облегчения у меня закружилась голова, – "Она не приходила в себя?"

"Да. Она была немного… Груба… Но он сказал, что она в норме".

"Боже, какие замечательные новости!", – не думая, я обняла Сандру и поцеловала ее в щеку.

"Я должна рассказать остальным. Спасибо!"

Выходя из комнаты, я повернулась чтобы улыбнуться на прощание и увидела, что Сандра стоит на том же самом месте прижав руку к щеке.

ЧАСТЬ 17

Сегодня сбежала Айс.

Нет, не из Болота, хотя, судя по тому, что я узнала за минувшие 18 часов, наверное, это было ее планом все время. Вернее, сбежала она из госпиталя, где находилась почти неделю после ранения.

Я сижу здесь, одна в своей камере, пишу, в то время как мои друзья собрались в библиотеке у нелегального черно-белого телевизора и смотрят местные новости о полицейской облаве, которая продолжается с тех пор, как узнали о побеге. Тюрьму окружила полиция, все ждали, что Айс вернется и прикончит начальника тюрьмы.

Я знаю, что никогда больше не увижу ее. Знаю это также точно, как свое имя. Полиция ищет ее не для того, чтобы арестовать снова. Они ищут ее, чтобы убить. И боюсь, что такая раненая и загнанная, она не сможет дать им отпор.

Эту историю я начала писать в тот день, когда она была ранена, чтобы воспоминания о ней были рядом со мной, пока мы в разлуке. Мне всегда нравилось записывать истории, мысли, это неплохой способ скоротать время. Но никогда не думала, что это будет единственным оставшимся у меня: слова, воспоминания. Они кажутся какими-то неполными, тусклыми, показывая, как много я потеряла сегодня. Но если эти страницы – единственное, что осталось у меня, то я допишу до конца, и неважно, куда это приведет. Я пишу и плачу, вы, наверное, уже догадались. Буквы передо мной расплываются, но если я смогу как-нибудь писать сквозь слезы, возможно, я смогу забыть, хоть на мгновение, ту пустоту, которая теперь в моем сердце.

Но продолжим дальше. Морган Стил была (есть, я надеюсь, очень надеюсь, что она еще жива) хорошим человеком. Если вы не узнали ничего больше, читая эти строки, то знайте, она заслужила свое искупление.

***

Примерно в час ночи меня выдернули из глубокого сна два охранника, мужика, которых я раньше не видела, схватили, вытащили из кровати. Вывернув мне руки, они повели меня через пустынные коридоры в кабинет начальника тюрьмы. Моррисон выглядел хуже, чем я ожидала. Припухшие, воспаленные глаза, обычно превосходно зачесанные волосы теперь представляли собой жуткий колтун, а его костюм, всегда такой безупречный, был безобразно мятым.

– Где она? – прорычал он, когда охранники прикрыли дверь. С таким же успехом он мог спросить у меня формулу эликсира бессмертия.

– Кто?

– Ты отлично знаешь кто, черт возьми! Где она? – рявкнул он, с его перекошенных губ слетела отвратительная слюна и разбилась об идеальную поверхность стола из красного дерева.

Как ни была я напугана, все же старалась сохранить хоть немного спокойствия.

– Сэр, при всем моем уважении, но сейчас час ночи! А до этого я спала, и поэтому понятия не имею о ком или о чем вы говорите!

Его кулак с грохотом опустился на стол, да так, что подпрыгнула рамка с фотографией, где он пожимает руку одному известному религиозному политику, чье имя мне бы не хотелось упоминать.

Я напряглась, и охранники еще сильнее сжали мои руки.

– Да эта сука, Стил! В последний раз спрашиваю, где она?!

– В госпитале!!! – крикнула я, а он сделал рывок вперед, будто собирался перепрыгнуть через стол:

– Не-ет! Она не в госпитале! Если бы она была в этом гребанном госпитале, неужели ты думаешь, что тебя тащили бы в мой офис посреди этой гребанной ночи, чтобы я тебя спросил, где эта сука?

Пока я в изумлении пыталась найти, что ответить, его глаза все больше наливались кровью и безумием, и меня осенило: он свихнулся! Окончательно и безоговорочно, как Кассандра, если не больше. И затем меня как ударило: Айс исчезла. Она сбежала. Часть меня завопила от радости, а другая – содрогнулась от ужаса.

Один из охранников встряхнул меня, и я поняла, что Моррисон ждет ответа.

– Я… извините, я не могу вам помочь. Если она не в госпитале, то я не знаю, где.

В этот момент он обогнул стол, подскочил ко мне и схватил за шиворот.

– Ты врешь, сучка! Она планировала этот чертов побег, и я знаю, ты помогла ей!

Ошеломленная, я тряхнула головой, чтобы упорядочить вихрь мыслей.

– Сэр, – наконец сказала я, пытаясь скрыть, как я напугана, – она была ранена в спину. Я действительно не знаю, как такое можно было спланировать. Но если это и случилось, то уверяю вас, сэр, мне об этом ничего не известно. Я думала, что она умерла, когда упала после выстрела. Если все это было проделано для побега, то для меня это новость.

В его глазах я увидела, что он понял: мне известно больше, чем он думал. По крайней мере, то, как произошла стрельба. Внезапно на меня накатило непреодолимое искушение сказать ему, что я все знаю, чтобы увидеть, как он будет извиваться и бледнеть. И, возможно, если бы те двое, что держали меня, были бы офицерами полиции, а не отлично выдрессированными им тюремщиками, я могла бы запросто сделать это. Но, конечно же, я не стала ничего говорить, лишь позволила этому "знанию" светиться в моих глазах.

Спустя мгновение он отпустил меня, отвернулся и направился к своему столу.

– Уберите ее отсюда, – сказал он, падая в кресло.

И вдруг я поняла: он взбешен, да. Но более того, он дико напуган. Я смогла легко понять это теперь, когда знала, на что смотреть: кожа вокруг его выпученных глаз была абсолютно белой, крупные капли пота над верхней губой и на лбу. Я слегка усмехнулась, когда здоровенные охранники тащили меня из кабинета, а Моррисон пытался достать из кармана носовой платок.

В моей камере нет окна, но когда меня окончательно отпустили и оставили одну, я села на кровать, глядя в пустой потолок и представляя бездну звезд там, вверху.

– Айс, – шептала я, – я знаю, ты не здесь… я просто не знаю, где ты… Пожалуйста, береги себя. Я люблю тебя. Я так хочу увидеться с тобой, но, пожалуйста, пожалуйста… оставайся там. Пожалуйста…

Слезы текли и текли, а я позволила им течь, перед глазами была последняя картина, которую я видела: она лежит на холодной земле во дворе, раненая и без сознания.

Следующие несколько часов прошли в безрезультатном поиске сна. В итоге, так и не сумев заснуть, я встала, одела свежую униформу, и для меня начался новый день. Я приготовилась к любым новостям, которые он мог принести. Я терпеливо ждала у двери камеры, ждала, чтобы ворваться в этот день. Но когда подошло время открытий камер, а охранников все не было, я начала волноваться. Провести весь день взаперти – в Болоте это случалось крайне редко. Настолько редко, что на моей памяти было всего раз: после бунта, во время которого погибла Дерби.

Упершись лбом в решетку камеры, я смотрела в коридор и не видела ничего, кроме вытянутых через решетки рук других заключенных, которые тоже ждали, когда их выпустят из камер. Приглушенные разговоры, проклятья и вопросы начали наполнять тюрьму. Очевидно, я была не единственная, кто не понимал, что происходит, хотя у меня было ощущение, что я должна знать немного больше, чем остальные. Не думаю, что это было совпадением: отклонение от обычной тюремной процедуры случилось именно в утро, после того, как Айс якобы сбежала из госпиталя (и этим разгневала начальника тюрьмы). Внезапно по тюрьме разнесся голос, который мог принадлежать только Моррисону, прекратив все другие разговоры. И хотя отдельные слова разобрать было трудно, но могу сказать, что он был явно взбешен и безумен. Эти звуки наполняли камеру и резали слух. Я даже и не сомневалась, с какой камеры начнут допрос.

Несколько мгновений спустя послышался топот бегущих ног, затем появилась Сандра. Она поспешно открыла камеру и схватила меня за руку.

– Пойдем со мной, – приказала она, выталкивая меня из камеры.

– Погоди! Но… – как я ни старалась, но не могла освободиться от ее хватки. – Где…?

– Начальник тюрьмы рвет и мечет. Пойдем куда-нибудь в безопасное место, надо поговорить.

Решив, что в этом случае осторожность будет к месту, я закрыла рот и позволила ей вести себя через коридор к пустой комнате для посетителей. Она посадила меня в одно из кресел, подвинула другое и села в него.

Я пристально смотрела на нее. Тишина, повисшая в воздухе, начала давить. Наконец, она спросила:

– Что здесь происходит, Ангел?

– Не могла бы ты быть поконкретней? – конечно же, я знала, что ее интересует, но я не хотела первая начинать разговор. Она вздохнула, потирая лоб.

– Знаешь, Айс сбежала прошлой ночью.

– Да, начальник тюрьмы уже сообщил мне об этом.

Ее брови взлетели под челку:

– Начальник тюрьмы?

– Да уж. Его громилы вытащили меня из постели в час ночи, чтобы доложить последнюю сводку новостей. Не похоже, что он очень счастлив по этому поводу.

– То есть… ты не знала об этом заранее?

Я ударила кулаком по столу, напугав ее.

– Ну, конечно же, нет! Я не общалась с ней с тех пор, как ее подстрелили, и ты знаешь это, Сандра!

Она долго смотрела на меня, затем кивнула, очевидно, убедившись в моей искренности.

– Ангел, – мягко сказала Сандра, – кто подстрелил Айс?

В этот момент, больше, чем когда-либо, мне захотелось сказать ей. Захотелось поделиться этим ужасным бременем тайны. Но я не могла. По тысячи различных причин. Но не меньше, чем они, давило то, что если что-нибудь случиться с Кавалло, Айс будет главной подозреваемой, втянута она в это или нет. Как я поняла, только четверо знают (я, Айс, Моррисон и Кавалло), кто подстрелил Айс. И я была больше, чем уверена, что эти трое не скажут никому. А Сандра по долгу службы должна бы была известить полицию. Я не могла допустить, чтобы это случилось.

– Кто, Ангел?

Я посмотрела на нее потухшим взглядом.

– Я не могу сказать тебе это, Сандра.

– Не можешь или не хочешь?

Я ничего не ответила.

– Я ведь могу засадить тебя в дыру, если не ответишь, – предупредила она.

– Да, – согласилась я, глядя ей в глаза, – ты можешь.

– И ты готова рискнуть?

– Готова.

Мы смотрели друг на друга, не отводя глаз, в этой тихой, маленькой комнате. Я видела борьбу в темных глазах Сандры, каждый аргумент тщательно взвешивался перед тем, как быть признанным негодным против меня.

– Ты знаешь, рано или поздно она бы сделала это, – тихо сказала Сандра, и в ее голосе я услышала печальные нотки.

– В смысле?

– Побег. Если не из госпиталя, то отсюда. Ты что-нибудь знаешь об этом?

– Нет, – и снова я сказала правду. За все время моего знакомства с Айс о побеге не было никаких разговоров. – Почему ты так думаешь?

Она слегка улыбнулась.

– Об этом кричал начальник тюрьмы. Они перевернули вверх дном ее камеру.

– И???

– Судя по всему, перед тем, как ее ранили, она рыла туннель. Я могу только догадываться, почему она была так непреклонна и не хотела в госпиталь в ту ночь после пожара.

– Туннель? – я была в шоке. – С восьмого этажа?

Сама мысль об этом казалась нелепой.

– Ну, не буду вдаваться в детали, скажу только, что нашли большую дыру за тумбочкой в ее камере. Я с сомнением мотнула головой.

– Сандра, я была в камере Айс много раз и не видела никакой дыры ни там, ни в другом месте. Ты уверена, что эта дыра не появилась уж как-то кстати?

– Несомненно. Я была там, когда начальник тюрьмы "открыл" эту дыру.

– Но… как?

– Это я не могу сказать. Хотя, поверь мне, происходит какая-то чертовщина.

Я выдала слабое подобие улыбки.

– Ничего, мне лучше не знать.

Я, правда, не знала, что и думать. Если бы вы спросили меня вчера, думаю ли я, что Айс может попытаться сбежать, я бы посмеялась вам в лицо. Сейчас? Я просто больше не знаю, о чем думать.

Моя задумчивость была прервана рукой Сандры на моей руке.

– Эта сторона вопроса не разрешена окончательно, Ангел, – голос Сандры был тверд. – Я дам тебе еще немного времени подумать о том, почему же тебе так необходимо скрывать стрелявшего в Айс. Но когда мы будем говорить в следующий раз, я собираюсь услышать какой-нибудь ответ. Ты меня поняла?

– Да, поняла.

– Отлично. Тогда пойдем.

Пока Сандра сопровождала меня обратно, камеры открыли, и заключенные толпились в коридорах. Могу сказать, что внутренний телеграф работал отлично, судя по взглядам, которые бросали на меня заключенные. Сандра отпустила мою руку.

– Помни, что я тебе сказала, Ангел, – прошептала она мне на ухо.

– Хорошо.

Кивнув, она затерялась в оранжевой толпе.

***

Итак, я сижу в своей камере, в компании со стопкой дешевой бумаги и лампочкой, обернутой в металлическую сетку. Она почти все время светит. И поскольку за последние несколько часов никто не навестил меня и не принес новостей, я могу только гадать, где Айс, что с ней.

Корина и Амазонки знают. Я рассказала им некоторые мои секреты. Думаю, Айс простит меня за это, где бы она ни была. Они заслуживают того, чтобы знать, почему она была ранена и какие трудности испытывала изо дня в день, просто пытаясь существовать в этой крысиной норе. Но более того, я рассказала им, потому что не могу выносить тусклый блеск разочарования в их глазах, ведь Айс покинула их, не попрощавшись.

Наверное, они думали, что это подкосит меня. Разорвет на тысячу кусочков. И хотя сегодня я была близка к этому много раз, кажется, я смогла справиться, собрать внутренние силы, о которых даже и не подозревала. Думаю, это единственное сейчас, что заставляет двигаться меня дальше. Это и еще надежда, что где-то есть Айс, по крайней мере, жива.

Мне хочется ненавидеть ее. За то, что заставляет меня проходить через все это. Заставляет всех нас. Я хочу ненавидеть, но не могу. Та самая сила, что не дает мне отчаяться, не дает мне ненавидеть ее.

Я жду, когда смогу рассердится, но, похоже, напрасно. Может быть, однажды, когда я буду далеко от этого места, и память вдруг заговорит во мне, я смогу закричать на нее, высказать все. Может быть, когда-нибудь… Моргнули лампочки. Значит, пора запираться в свой маленький безопасный мирок, устраиваться на ночь и ждать сна. Удивительно, если вдруг он придет и заберет меня с собой. И тогда, может быть, я снова увижу ее в своих снах.

***

Когда утром открыли камеры, меня мрачно приветствовала Пони.

– Тебе нужно пойти со мной и увидеть кое-что, Ангел.

У меня внутри все сжалось.

– Что случилось?

О, Господи, нет. Пожалуйста, только бы ничего не случилось с Айс. Пожалуйста.

– Будет лучше, если ты сама увидишь. Пойдем.

Я пошла вслед за Пони, она повела меня вниз по ступенькам, по коридорам в библиотеку. Была суббота, день, когда начальник тюрьмы отсутствует, а значит, правила отдыхают. Поэтому телевизор, который обычно прячется в самом дальнем углу библиотеки, теперь стоял на самом видном месте. Корина и Амазонки собрались вокруг него. Все повернулись ко мне с мрачными лицами, Корина и Криттер подвинули мне стул.

– Что происходит?

Корина махнула в сторону экрана: "Смотри".

Реклама на экране сменилась видом студии новостей, где сидела симпатичная ведущая, заранее уставившаяся в камеру: "Кратко вернемся к нашей утренней истории. Джозеф Кавалло, имеющий отношение к мафиозной группировке Бриаччи, был найден застреленным сегодня рано утром, недалеко от ресторана. Убийство было совершено, так сказать, "бандитской пулей".

Вид студии сменился видом известного итальянского ресторана, который пестрел желтой полицейской лентой и кишел полицейскими. За кадром продолжали комментировать: "На данный момент подробности убийства еще не ясны, но представитель полиции заявил, что есть два свидетеля в ресторане, которые видели, как три фигуры вышли из тени с восточной стороны и направились к мистеру Кавалло, когда он выходил из машины, которую припарковал на обочине напротив ресторана. Они также заметили, что мистер Кавалло что-то вытащил из кармана, полиция предполагает, что пистолет, затем его застрелили у капота машины. Трое неизвестных скрылись, уехав на темном седане. Никакой больше информации об убийстве на данный момент нет".

– Черт, – присвистнула я, – неужели вы думаете, что Айс…

– Тихо, – перебила меня Корина, – Слушай, там еще.

На экране снова появился вид студии.

"По последним данным, машина мистера Кавалло находится в розыске. В связи с этим были найдены бумаги, которые показывают, что убитый был главой организации по сбыту ворованных машин", – картинка переместилась в верхний левый угол экрана.

У меня перехватило дыхание:

"Преподобный Уильям Моррисон, начальник Рейнуотерской Женской Исправительной Колонии и широко известный сенатор Роберт Гэлан, среди других известных политиков. Преподобный Моррисон был арестован у себя дома сегодня рано утром и взят под стражу для допроса. О дальнейших событиях мы расскажем позднее, по мере поступления информации. А теперь Кен Джулио с утренним прогнозом погоды".

На экране появилась карта с прогнозом погоды, я откинулась на спинку стула и позволила себе наконец-то выдохнуть: "Го-осподи Боже!"

– Можешь повторить это еще раз, – с удовольствием сказала Корина, – Похоже, Айс прибила двух зайцев одним камнем.

Я повернулась к ней:

– Ты действительно думаешь, что она это сделала?

Корина фыркнула:

– Разве медведь не гадит там, где и питается? Конечно, это сделала она!

– Я в этом так не уверена, – ответила я, но без особого убеждения.

– Ты о чем, Ангел? – спросила Сонни через стол, – После всего того, что ты рассказала нам вчера, думаешь, это не она? После того, как Кавалло подставил ее?

– Да конечно, это она! – воскликнула Криттер, кивая головой.

Чувствуя, как во мне растет гнев, я резко поднялась, с грохотом отбросив стул:

– Вы так думаете, да? Вы все думаете, что она просто свалила отсюда с парой помощников и прикончила его, да?

Пони пожала плечами:

– Ну да, она отомстила ему.

Остальные выразили свое согласие.

Я мрачно усмехнулась, покачав головой.

– Да-а, вас послушать, так вы как суд присяжных во время обсуждения ее дела. Только к ним у меня больше уважения, потому что они, по крайней мере, ждут, пока суд признает ее виновной.

Одарив каждого беспощадным взглядом, я развернулась и покинула библиотеку быстрым шагом, не оборачиваясь, чтобы увидеть их шокированные лица.

***

Прошло почти три месяца с тех пор, как я написала эти слова. Столько всего изменилось, но еще больше осталось, как прежде. Айс все еще в розыске.

Большинство в этой тюрьме считают, что она мертва. Я же уверена в обратном, как и те, кто знал ее хорошо, или, по крайней мере, был более-менее знаком с ней. Но должна признаться, что временами, в основном долгими ночами, я поражаюсь происходящему. Ведь если каким-то неведомым чудом она где-то, жива и невредима, то даже не попыталась связаться со мной хоть как-нибудь. Уж поверьте мне, если я говорю, что возможно передать мне словечко, чтобы никто не знал, значит так оно и есть. Такое уже бывало.

И порой, когда боль в моем сердце вспыхивает, как сверхновая звезда, сжигая все вокруг, мне проще представить ее мертвой, чем забывшей обо мне. В эти моменты слезы, которые я прячу глубоко внутри, рвутся наружу, и их не остановить. Злость одолевает меня, и я не могу с ней справиться. И тогда в моей камере случается оргия безумия и гнева. Я брежу. Я бушую. Я кричу. Раскидываю все, что попадается под руку. Разбиваю в кровь кулаки об стены.

Я зла на Амазонок, за то, что они считают Айс неисправимой личностью. Я зла на себя, за то, что где-то в глубине моего сердца затаились те же сомнения. Но больше всего я зла на Айс: за то, что сдалась, за то, что уступила, пошла легким путем. Думаю, что в эти черные моменты ярости я слишком ненавидела ее. Если бы я только знала, почему она выбрала этот путь, возможно, мне было бы легче пережить ее потерю. Но я не знала, и это убивало меня изнутри.

Единственное, что поддерживало меня в эти моменты ярости и опустошения, воспоминания о ее последнем дне здесь, с нами.

Айс отошла от забора, ведь так?

Она не должна была делать это. Когда она схватила Кавалло через ограду, даже угроза быть сильно избитой охранниками начальника тюрьмы не могли заставить ее отступить. Тогда все обстоятельства были против нее, она отошла от забора. Не потому, что охрана держала ее на прицеле, нет. Айс не боялась умереть. Хотя на самом деле, думаю, временами она желала смерти. Нет, она отошла по какой-то своей причине. И все свои остатки надежды я возлагаю на то, что она отошла, потому что, в конце концов, у нее была надежда настоять на своем. Даже ее побег и смерть Кавалло не могут вырвать ни это видение из моего разума, ни эту надежду из моего сердца. Так как я думаю, что эта мечта имеет отношение и ко мне.

Тюрьма также изменилась. Начальник тюрьмы, и я говорю это даже без доли ликования, окунулся в ад. Со смертью Кавалло и арестом Моррисона больше не было причин хранить мою тайну, и я рассказала Сандре все, что знала. И, конечно же, она поступила так, как я предполагала: пошла в полицию с моей информацией. Полиция, в свою очередь, навестила меня и подробно расспросила. На все вопросы я ответила честно и содержательно. К длинному списку злодеяний Моррисона они добавили еще и покушение на жизнь. Надеюсь, засадят его на долгое, долгое время.

Беспорядки, постоянно присутствующие в тюрьме, сами по себе затихли с известием о побеге Айс, уж не знаю почему. Быть может, она забрала с собой часть духа, присущего этому месту. Это сомнительный тип перемирия, но все же это перемирие. И это хорошо, потому что Амазонки, фактически, лишились своего лидера. Никто не хотел занимать это место, и меньше всего я. Хотя признать это – для меня позор, но я просто не могу собраться с силами, чтобы заняться этим.

Моя жизнь снова была сведена к простому существованию изо дня в день. И все, что есть у меня, это воля к продолжению жизни.

Да, я все еще борюсь за справедливость, словом или делом. Но этому не достает того чувства… думаю, волшебство – лучшее слово, которым я могу описать то состояние, когда Айс была здесь. Чувство, что мы все команда, ведущая правую борьбу, исчезло вместе с ней. Мы все еще Амазонки и мы все еще друзья, но такое ощущение, будто наш корабль сорвался с привязи, и мы дрейфуем, полагаясь на милосердие моря.

Это не самое лучшее положение вещей, особенно учитывая, что представляют собой эти банды. Я могу только надеяться, что мы сможем пробыть в таком состоянии, пока кто-нибудь не решиться взять на себя полномочия лидера.

Что касается меня… Что ж, если боги будут добры ко мне, то это последний день, когда я сижу в своей камере, которая больше не является моим домом. Донита сдержала свое обещание, и завтра намечено передать меня тюрьме графства для ожидания начала судебного разбирательства, которое начнется днем позже.

Донита принесла мне очень красивую одежду, чтобы мне было во что переодеться. Она сказала, что у меня невинный вид, и в суде я должна выглядеть именно так, а не как раскаявшаяся убийца. Удивительно, как сильно изменился стиль работы, пока я была здесь. Интересно, что еще изменилось за это время?

Полагаю, будет лучше, если этот вопрос замять. Я очень волнуюсь, ведь мне придется снова выходить перед публикой в зале заседания, снова вспоминать, проговаривать события пятилетней давности, смерть мужа и все, что за этим последовало. Последние несколько дней я не могла ни есть, даже если в кафетерии подавали что-нибудь съедобное, ни спать, поскольку сон больше напоминал жуткие воспоминания.

Что, если они не поверят мне? Ведь прошло пять лет. Мои эмоции, ощущения, когда я думаю об этом убийстве, теперь не похожи на те, что были тогда. А если они подумают, что я лгу и не испытываю ни малейших угрызений совести?

Донита хорошо натренировала меня, играя роль прокурора и засыпая вопросами. Она сказала, что я готова побороться.

Жаль, что я поверила ей.

ЧАСТЬ 18

Итак, Донита сдержала свое слово, и я здесь, в крошечной, тесной камере тюрьмы графства, второпях пишу в желтом блокноте, который она любезно дала мне. После зачитывания фактов, о которых она говорила, сегодня перерыв в слушании моего дела.

Меня не удивила точка зрения стороны обвинения, которая была почти слово в слово как пять лет назад, высказана ими. В их глазах я все еще ревнивая, одержимая гарпия, которая никак не хотела принимать тот факт, что моему мужу нужно было немного времени после работы проводить со своими друзьями.

Донита была просто замечательна. Свои аргументы она привела четко, кратко, без лишних слов и чрезмерного драматизма. Она была профессионалом своего дела и великолепно подготовилась. Присяжные, которые были на этот раз, состояли из прекрасного сочетания мужчин и женщин (в прошлый раз суд присяжных состоял только из двух женщин, которые были и сейчас). Они жадно ловили каждое слово Дониты, и несколько раз мне казалось, что мы зацепили их, они бросали на меня взгляды, полные сострадания. По крайней мере, надеюсь, что так и было.

Сейчас мне нечем больше заняться, кроме как уставиться на стены и ждать сна.

Страх – плохой приятель, особенно, если впереди много времени. Прошло пять долгих лет, с тех пор, как я последний раз осчастливила это место своим присутствием, но страх все еще здесь. Но теперь он изменил свое направление: если пять лет назад я боялась, что попаду в тюрьму, то теперь я боюсь, что не выйду из нее. И в то же время, я также боюсь, что выйду из тюрьмы.

Ведь совсем недавно я спрашивала Айс, почему она просто не свалила куда-нибудь после первого освобождения ее из тюрьмы? Была ли я настолько наивной, чтобы быть снисходительной?

Сама возможность того, что это может случиться со мной, заставляла мой желудок сжиматься.

Моя семья отказалась от меня. Все мои друзья – заключенные. Все мои учебные достижения были также бесполезны, как и бумага, на которой они были отмечены. У меня нет дома, нет работы и денег. А еще… еще у меня все-таки есть это проклятое чувство, что все будет хорошо. То самое чувство, что было тут, со мной пять долгих лет назад, когда я сражалась за то, что называлось тогда моей жизнью. То самое чувство, что говорило мне, вопреки всему, что Айс все еще жива. Видите ли, что я обнаружила: жизнь продолжается, и неважно, как сильно порой мы можем не хотеть этого. Земля по-прежнему вертится. И если нам повезет, то мы сможем кое-чему научиться от жизни.

Я поняла, что любовь и дружбу, а также элементарное чувство общности можно найти и в самой глубокой дыре. Поняла, что порой хорошее может случаться, если ты хоть немного надеешься на это. Поняла, что свободу нельзя отобрать, если только ты не сдалась окончательно. Я поняла: неважно, что случится со мной в этой жизни, у меня хватит сил преодолеть это, приспособиться, а может даже преуспеть вопреки, а может быть и благодаря, невзгодам, выпавшим на мою долю. Стала бы я такой, какая сейчас, сильной, целеустремленной, если бы события пятилетней давности разрешились бы по-другому? Возможно. Возможно, однажды, я бы нашла в себе эту силу: силу оставить замужество, в котором не было любви, и мужа, для которого я была скорее как предмет обстановки, а не как партнер. Возможно.

Но без любви и поддержки Пони, Монтаны, Криттер, Сони, Корины и, больше всего, Айс, я бы точно не смогла реализовать то, на что способна. Я люблю их всех, очень люблю, и они всегда будут в моем сердце, неважно каким будет исход слушания моего дела.

Ладно, достаточно философии для одного вечера. Время ложиться спать, и посмотрим, смогу ли я одолеть бессонницу.

***

Мне снился сон.

Все началось, как и раньше в других снах, в огромном зале суда в присутствии всей обвиняемой стороны, как олицетворение моей вины. Но в тот момент, когда каждый шагнул вперед, чтобы бросить в меня камень обвинений, я поняла, что реагирую на все это по-другому. Я сознавала всю ответственность за свои ошибки, не отказывалась от гнета их злости за вещи, которые уже нельзя изменить. Быть может, я могла бы быть лучшей дочерью, лучшим другом и женой.

Теперь, оглядываясь на свою жизнь с высоты опыта и зрелости, возможно, тогда я бы сделала другой выбор. Но эти слова, эти признания, которые я когда-то говорила Айс, дали плоды в моей душе. Действия, которые я предпринимала, выбор, который осуществляла, все это шло от сердца доброй женщины. И я принимаю ответственность за все это. Признаю это. Я расплатилась за свои долги и прегрешения: после жизни под гнетом моих собственных переживаний и душевных мучений, я расплатилась за свою вину. И когда это произошло, все фигуры, которые обвиняли меня, просто исчезли прозрачной дымке. Это было неописуемое ощущение свободы. Дымка начала двигаться и переливаться разными цветами. Внешние контуры стали изменяться, стали более отчетливыми и, в конце концов, превратились в Айс. Ее лицо и очертания мерцали и сияли, а волосы развевались от дуновений несуществующего ветра. Ее улыбка озаряла комнату.

– Айс! – закричала я во сне, и волна радости захлестнула меня. Я побежала к ней, но она жестом остановила меня.

– Что? – спросила я, – Что такое?

– Ангел, я хочу попросить у тебя прощения, – ответила она, ее голос был настолько красив, что даже лучший концерт Бетховена не мог соперничать с ним.

– Прощение? За что?

– За то, что оставила тебя, ушла, не попрощавшись, без объяснений.

В моей голове пронеслась масса вопросов, которые я хотела бы задать ей, но я понимала, что это всего лишь сон. Поэтому я просто сказала: "Да", – зная, что даже без объяснений и слов уже простила ее, и, как я видела по ее глазам, в которых светилась любовь, она простила меня.

Айс протянула свои сияющие руки, и я почувствовала, как сваливается тяжесть с моего сердца, когда она заключила меня в свои объятья, полные Тепла и Любви. Это был сон, но тело в моих руках было теплым и реальным, каждая линия, каждый изгиб, ее аромат, все было как во время нашего последнего объятья. Я начала плакать, потому что в этот момент больше всего на свете я не хотела просыпаться.

Чья-то рука легла сзади на мое плечо, пытаясь отвести меня от Айс. Но как я ни старалась крепче держать ее, очертания Айс стали снова расплывчатыми. Я почувствовала, как мои руки проходят сквозь нее.

– Нет! Вернись! Не оставляй меня снова!

– Ангел, – прозвучал голос в моей голове.

– Пожалуйста, Айс, вернись!

– Ангел, – повторил голос.

– Что-о? – зарычала я, поворачивая голову.

Донита, такая реальная, отступила назад, в ее темных глазах светилось удивление.

– Извини, что разбудила тебя, – мягко сказала она, – но тебе нужно быть готовой. Суд вернулся и вынес приговор.

– Приго… – я резко села на кровати, провела рукой по волосам, пытаясь протереть глаза ото сна. – Уже? А который час?

Мой адвокат посмотрела на свои золотые часы:

– Начало двенадцатого.

– Суд удалился на обсуждение в десять. Это плохой признак.

Улыбаясь, она слегка пожала мое плечо.

– Не все быстрые решения бывают в пользу прокурора, Ангел. Давай просто пойдем туда, – ее улыбка стала шире, – У меня такое чувство: тебе понравится то, что ты там услышишь.

***

Я свободна.

Я сидела на деревянной скамье около зала суда, ожидая, пока Донита закончит свою дискуссию с судьей (она заполняла бланк гражданского иска от моего имени по поводу ошибочного осуждения), сидела и просматривала свои записи, не могла оторваться от последней фразы, которую написала, читая снова и снова, все больше погружаясь в это.

Я свободна.

Это такое маленькое, незначительное слово, но если представить, что оно значит… Господи, да это целый мир! Пока я сидела на скамейке, обратила внимание на молодого человека с девушкой, которая скорее всего была его подругой. Они только что вышли из отдела дорожной инспекции (один любезный охранник сказал мне – удивительно, насколько по-другому к вам относятся, когда вы находитесь по эту сторону барьера. Да, а я почти забыла, каково это.), и направились к двери.

И тут меня как ударило. Ведь я могу сделать то же самое. Могу встать с этой шаткой, ужасной скамейки, пройти несколько шагов по этому начищенному полу, открыть стеклянную дверь и выйти на солнечную улицу. Могу пойти в любом направлении, начать гулять и не останавливаться, пока позволят мои ноги. Никакие засовы и решетки не будут больше удерживать меня, не будут ограждать меня от людей, а людей от меня.

Я свободна.

Я не могу выразить это чувство, ни на бумаге, ни в мыслях, ни словами. Свободна делать все, что захочу, когда захочу и с кем захочу.

Что, где, когда и с кем я собираюсь делать эти разные вещи, я еще не спрашивала себя. Эти вопросы снова вернулись, но я пока оставлю их на время. Мне бы не хотелось провести первый минуты моей свободной жизни застывшей от ужаса, подобно лани, попавшей в свет автомобильных фар.

Донита, благослови Господь ее огромное сердце, предложила свою помощь и поддержку, пока я не встану на ноги. Я пока не ответила ей. Не смогла. Мне просто нужно было прожить эти мгновения. Прямо сейчас. Мысли о будущем переполнили меня. Она понимающе улыбнулась и положила свою визитку в карман моего пиджака. Она знала – я позвоню ей, как только разберусь с нахлынувшими эмоциями и ощущениями. Я тоже знала это, в конце концов, куда я денусь?

***

Донита подбросила меня до Болота, таким образом, я могла забрать свои личные вещи и попрощаться с друзьями, которые стали моей семьей.

Как сказать "прощай" людям, с которыми столько всего разделила за эти пять лет? Как сказать "спасибо" за их любовь, поддержку и дружбу? Как выразить бесконечную благодарность за то, что много раз они спасали мою жизнь и душу? Какими словами можно высказать все те огромные чувства, которые я испытываю к ним?

Я оказалась в престранном положении, будто во сне. Мне позволили остаться в комнате для посетителей, пока не принесут мои вещи. Дверь, ведущая в тюрьму, была закрыта, охранница стояла у двери с этой стороны, для моей охраны. Тогда, как раньше мне запрещалось покидать Болото, то теперь я не могу попасть внутрь.

Дверь открылась, и вошла Сандра. Ее лицо сияло улыбкой, а в руках был мешок, наполненный моими мирскими пожитками. Положив вещи на стол, она шагнула ко мне, раскрыв руки, я подбежала, обняла ее и расплакалась.

– Ангел, – прошептала она, и в ее голосе тоже были слезы, – я так горжусь тобой. Я знала, что ты справишься. Мы все знали это.

– Спасибо, Сандра, – рыдала я, обнимая ее. – Спасибо за все, что ты сделала для меня. Ты помогла выжить здесь, и я это никогда не забуду. Ты замечательный человек.

Обняв меня еще раз, она отошла в сторону, вытирая слезы рукавом униформы.

– Ангел, ты сделала это место лучше для каждого, кто побывал здесь. Спасибо тебе. Без тебя все было бы не так. Я желаю тебе только самого лучшего в твоей жизни. Я знаю, ты будешь гордиться собой. С таким сердцем, как у тебя, разве может быть иначе?

Кашлянув, она улыбнулась, но в ее глазах стояли слезы.

– Похоже, у нас очень много заключенных, просивших сегодня разрешения на встречу. Как оказалось, все они ожидают одного и того же посетителя. Не возражаешь, если я приглашу их?

Вытирая слезы, я улыбнулась:

– Конечно же, я буду рада им.

– Ну хорошо, – улыбаясь, она открыла дверь.

Послышались восклицания, крики, свист, аплодисменты, пока женщины потоком шли через центральную площадку в комнату для посетителей. Я слышала, как распевают мое имя, и волнение, охватившее тюрьму, могло посоперничать с тем, что было пять лет назад, когда в Болото прибыла Айс.

Моя улыбка расползлась до ушей, когда в комнату входили мои друзья, обнимая и целуя меня. Было много слез, и не меньше – смеха, именно так я представляла настоящее прощание с семьей и друзьями. Это согрело, тронуло меня до глубины души.

Пони, Сони и Криттер собрались вокруг меня плотным кольцом, наши головы соприкасались, а слезы шли потоками по нашим лицам. Дела Пони и Криттер должны были слушать в ближайшие несколько месяцев, и у меня были хорошие предчувствия на их счет, о чем я им и сказала.

Когда мы окончательно успокоились, я обратилась к каждому по отдельности.

– Пони, если бы ты не оказалась там, когда Мышь пыталась изуродовать мое лицо, я просто не знаю, что бы было. Спасибо, что помогла мне тогда, и познакомила с Амазонками. Спасибо, что научила меня драться и защищать себя. Я тебя никогда не забуду, – наклонившись, я слегка поцеловала ее в губы.

Все присутствующие в комнате взорвались смехом, глядя, как лицо Пони стало пунцовым.

– М-м-м, черт, – единственное, что смогла сказать она.

Я повернулась к Сони:

– Сони, спасибо тебе за все, что ты делала для меня. Особенно за то, что помогала мне восстанавливать силы после моей небольшой простуды. Ты замечательный друг, – улыбнувшись, я обняла и поцеловала ее.

Улыбнувшись мне в ответ, она слегка шлепнула меня по руке:

– Ты тоже многому научила нас, Ангел. Удачи тебе там.

Кивнув, я повернулась к Криттер, моей ближайшей подруге среди Амазонок. Мы обе снова начали плакать и обнимать друг друга.

– Ты лучше всех, Криттер, – прошептала я ей.

– Как и ты, Ангел, – прошептала она. – Я всегда буду помнить тебя. Ты сильно изменила это место.

Поцеловавшись, мы обняли друг друга еще раз. Я вытерла слезы.

– Срази их наповал во время слушание дела.

Она засмеялась сквозь слезы:

– Если я сделаю это, то никогда не выберусь отсюда.

Сандра, сидевшая в углу комнаты, кашлянула и огорченно сказала:

– Ну ладно, ребята, пора расходиться.

Послышались протесты и ворчание, но затем мои друзья начали возвращаться в тюрьму, каждый попрощался со мной, пожелав удачи. Скоро дверь тихо закрылась, в комнате осталась охранница, а за ней одна заключенная. Корина.

На ее лице было смущение и гордость одновременно. Увидев ее, я сначала опешила, а затем бросилась к ней и нежно прижала к себе. Такое могло быть только с этой женщиной, которая была для меня больше, чем мать, и я чувствовала себя настолько в безопасности рядом с ней, что могла позволить страхам за свое будущее выплеснуться наружу. Как маленький, потерянный ребенок, я плакала на плече. Даже ее нежный запах, который всегда ассоциировался для меня с "домом", не мог утешить меня.

– Ох, Корина, – всхлипывала она, – что мне делать? Я чувствую себя такой потерянной. Ведь это мой дом, а вы моя семья. И я не знаю, как смогу обходится без вас.

– Ничего, – пробормотала она, тоже начиная хлюпать, удерживая слезы. – У тебя все получится, Ангел. Ты одна из тех сильнейших людей, которых я когда-либо имела счастье знать. У тебя все будет отлично. Главное верь в то, что делаешь.

– Но как мне сделать это? Не знаю, хватит ли у меня сил…

Отодвину меня, она сильно сжала мои плечи.

– Послушай меня, Ангел. Твоей силы и на двадцать человек хватит. В это хмурое место ты принесла надежду и радость. Мы должны были научить тебя, как выжить здесь, в Болоте. Но ты… ты научила нас, как жить.

– Но…

– Никаких "но", Ангел. И ты это сделала не с девочками-выпускницами, а с заматеревшими преступницами, потерявшими надежду. Ты научила меня снова чувствовать, а я-то думала, что это не случится больше никогда. Впервые за долгое время я начала ждать пробуждения по утрам. Ты сделала это. Никто больше. Ты.

Они прикоснулась пальцем к моей груди.

– Твое сердце огромно, как целый мир. Оно достаточно было взаперти. И теперь пришло время выйти отсюда и показать каждому то, что ты показала нам. То, что ты показала мне.

Сняв очки, она вытерла глаза.

– Хотя думаю, что так и не научусь искусству плакать, уж извини, – ворчала она, протирая свои очки, прежде чем водрузить их обратно на нос.

Потянувшись вниз, она что-то достала из-за стула и протянула мне. Это был крошечный бонсай, который Айс сделала для меня к нашей годовшине. Свежая желтая лента украшала его столик.

– Вот, держи.

Как только я прикоснулась к деревцу, по моим щекам снова потекли слезы, а Корина протянула мне еще кое-что. Это была книга, которую я подарила Айс на нашу годовщину.

– Но как? – я боролась со слезами, душившими меня, поставив деревце и открыв книгу. Внутри была фотография Айс и ее семьи.

– О, Боже, – разрыдалась я, – Боже, Корина, как же я скучаю по ней! Как я смогу двигаться дальше без нее?

Я прижала книгу и фотографию к себе, обнимая их, раскачиваясь, и не могла успокоиться.

Приблизившись ко мне, Корина взяла мое лицо в свои нежные руки.

– Мой маленький славный Ангел, как ты научила меня: если есть нечто, что превыше всего, то это всегда будет давать тебе надежду. Пусть это будет с тобой. Это придаст тебе силу, в которой ты так нуждаешься.

Глядя в ее пристальные глаза, я могла поклясться, что вижу слабое мерцание какого-то глубоко запрятанного знания. Мое сердце подпрыгнуло и забилось в горле, но когда я открыла рот, чтобы задать вопрос, она положила палец на мои губы.

– Никогда не теряй надежду, Ангел, – прошептала она.

Убрав палец, она наклонилась вперед и тепло поцеловала меня, немного задержавшись на моих губах.

– Я люблю тебя, Ангел.

Затем быстро повернулась, зашагала к двери и отворила ее.

– Корина! Подожди!

Она обернулась, по ее щекам струились слезы.

Подойдя к ней, я крепко поцеловала ее.

– Я тоже люблю тебя. Никода не забывай это. Никогда.

Улыбаясь, она дотронулась своих губ, затем моей щеки.

– Не забуду, маленький Ангел. Никогда.

И с грустной улыбкой она снова повернулась и шагнула через дверь и из моей жизни.

Дверь закрылась, а я еще долго стояла там, прикоснувшись ладонью к прохладному металлу, будто пытаясь оставить отпечаток того, что происходило со мной глубоко внутри, то, что я никогда не забуду. Прижавшись лбом к двери, я прошептала: "До свидания".

Сзади меня слегка кашлянула охранница.

– Может быть, вызвать тебе такси? – спросила она.

Спустя мгновение я повернулась к ней, на моем лице играла фальшивая улыбка.

– Спасибо за предложение, но думаю, что пойду пешком.

– Ну, хорошо. Только будь осторожна, ладно? Там полно ненормальных.

Это заявление сломило мое мрачное настроение, и я начала хохотать. Еще вчера я сама была одной из тех ненормальных, а теперь меня предостерегают от них.

Как сказал кто-то более мудрый, чем я: какая разница, что еще преподнесет день, а?

Состроив охраннице смешную рожицу, я помахала рукой и толкнула дверь, ведущую наружу. Вздохнув полной грудью, я сделала свой первый шаг из Болота. Свободная женщина. Навсегда.

ЧАСТЬ 19

Нижеследующие записи я делаю при свете мерцающей лампы, в комнате отеля, которая выглядела "новой" лет двадцать назад, а "чистой" ненамного позже. Но я могла открыть запертую дверь в любое время, а кровать была более удобная, чем та, на которой я спала в последние годы. Эта кровать зовет и манит, и я с радостью откликнусь на ее зов, как только изолью на бумагу то обилие слов и мыслей, что теснится в моей голове. Выйти за эту дверь и прогуляться было для меня очень тяжело, и в то же время, очень легко. Я начала делать свои первые шаги на свободе, а Болото будто не хотело отпускать меня, вонзив свои когти мне в спину. Я была в таком напряжении, что ноги наливались свинцом. Вместе с налетающим весенним ветерком до меня будто доносился шопот тюрьмы, которая обещала не отпускать меня и дать надежное укрытие, если только я оглянусь назад. Но я не оглядывалась, потому что дала себе обещание и собиралась сдержать его. Я знала, что если обернусь, то все будет намного сложнее. Поэтому не оглядывалась.

И именно потому, что я сдерживала себя, мои следующие шаги давались все легче и легче, по мере того, как груз с моих плечей уносился вместе с весенним ветром.

Первый звук, услышанный мною, как свободным человеком, был звук вывешенного американского флага, жалко бьющегося на ветру о свой металлический шест. Это был одинокий, унылый звук, похожий на зловещий знак, пока я не разобрала в этом монотонном "тинь-тинь" и звук птичьего пения.

Шум проезжающих машин, достаточно необычный в этом отдаленном месте, привлек мое внимание к дороге. Сколько же всего изменилось за пять лет. А я и не заметила этого по дороге в суд и обратно, поглащенная собственными переживаниями. Я смотрела на дорогу, выщербленную дождями и льдом. Она мягко огибала холм, а я все думала, куда же эта дорога ведет. Мое будущее было где-то там, на этой дороге, свободное от цепей, кандалов, решеток и заборов. Она была так же широка, как мое воображение, и так же узка, как мои страхи. Но зов Сирен свободы был намного слаще, чем грубая какофония Болота, и поэтому легким шагом я шла в это будущее, одна, испуганная, но со мной была надежда, что в этой новой жизни все будет хорошо.

Когда мои ноги начали уставать, я направилась к небольшому парку, испрещенному аллейками и дорожками для езды, и устроилась на деревянной скамейке, чтобы полюбоваться, как садиться солнце, озаряя своими лучами маленький прудик. Целая стая уток, видимо, выбрала это тихое местечка, чтобы гнездиться. Я смотрела, как их, почти ручных и отощавших за зиму, кормят хлебом смеющиеся дети. Безмятежность, радостный смех наполняли воздух вокруг меня, и я почувствовала, как внутри зарождается чувство счастья. Тепло скамейки передавалось моему телу через одежду, и я откинулась на спинку, чтобы насладиться кипящей вокруг меня жизнью и сделать себе передышку в этом напряженном дне.

Мой взгляд упал на молодую пару: они держали друг друга за руку, а их лица светились улыбкой Любви, улыбкой, которая не так давно не сходила и с моего лица. Меня пронзила острая боль: зависть, ревность, тоска. У меня перехватило дыхание, я так и сидела, глядя, как они медленно проходят мимо, увлеченные друг другом.

Когда я снова смогла вздохнуть, то заметила, что рядом на скамейку присела молодая мамаша. Она следила за своими двумя сорванцами, которые гоняли уток, и параллельно вязала, мастерски работая спицами. Мы немного поболтали о пустяках, и я почувствовала, что постепенно снова начинаю расслабляться.

Затем она ушла, ведя своих перепачканных малышей за руки в их спокойные и комфортные маленькие жизни, а я продолжала наслаждаться игрой света на воде. Я позволила своему разуму уйти в блаженную пустоту, существуя только в этот прекрасный момент спокойствия и уединения, необремененная мыслями о будущем и прошлом. Но постепенно каким-то шестым чувством, отточенным пребыванием в Болоте, я начала сознавать, что за мной следят. Осторожно осмотревшись, я не заметила ничего необычного. Однако мой затылок чувствовал пристальный взгляд, а по спине побежали предостерегающе покалывающие иголочки.

Беспечно, как только могла, я обернулась, чтобы посмотреть через правое плечо. Там, под огромным дубом, едва покрывшимся зелеными листочками, сидел на мотоцикле человек. Он был с головы до ног одет в черную кожу, с красными и белыми полосами по бокам куртки и брюк. На его черном шлеме был зеркальный щиток, который отражал огненно-красное пятно заходящего солнца. Было невозможно сказать, следит ли он за мной, но его голова была повернута в мою сторону. Мое сердце бешено заколотилось.

Также беспечно я повернулась обратно к водоему, обдумывая ситуацию.

Если вы побывали в тюрьме хоть какое-то время, то начинаете прислушиваться к сигналам, которые дает ваше тело. И мое тело предупреждало меня: может случиться что-то плохое, если я не приготовлюсь бежать или сражаться.

Была ли это просто тюремная паранойя? Типа той, когда за каждой закрытой дверью видишь убийцу? И мне придется иметь дело с этим каждый день в этой моей новой жизни? И каждый подозрительный взгляд незнакомого человека будет сопровождаться выбросами адреналина в мою кровь?

Мое безмятежное состояние исчезло, я сосредоточилась на своем дыхании, решив переждать это необычное испытание.

В конце концов, люди могут смотреть на закат в парке и без дурных намерений. Теперь я живу в реальном мире, и подпрыгивать от ужаса каждый раз при виде тени не входило в мои планы, если я хотела сохранить хоть немного здравомыслия.

Звук заводящегося мотоцикла позволил мне вздохнуть с облегчением, я поздравила себя, что не удрала от чего-то, что оказалось такой ерундой.

Но затем получилось так, что мотоцикл, вместо того, чтобы уехать, подъехал ближе, его шины хрустели по листве, оставшейся с прошлой осени и обильно усыпавшей траву. Мое сердце снова заколотилось где-то в горле, а руки сами по себе сжались в кулаки, готовые защитить меня, если это потребуется. Я чувствовала, как напрягается моя спина в инстинктивном позыве "дерись или беги".

Мотоцикл тарахтел все ближе, а я почувствовала, как мои глаза внезапно пересохли.

– Ну ладно, Ангел, – шептала я себе, – Не паникуй. Чтобы не случилось, не паникуй. Если он за тобой, и ты не знаешь, кто это… Он не будет ничего делать средь бела дня, когда вокруг столько народу. Просто сохраняй спокойствие. Возможно, он просто хочет поближе посмотреть на пруд или еще на что-нибудь. Он имеет такое же право находится здесь, как и ты.

Мотоцикл затормозил рядом с моей скамейкой, и мне потребовались все мои силы, чтобы тут же не вскочить и не убежать. Видение того, как Моррисон из своей тюремной камеры спокойно отдает приказ убрать меня, молнией пронеслось в моей голове.

Мотор выключили, и я слышала, как мотоцикл поставили на подножку. Я не дала своей голове повернуться лишь максимальным усилием, продолжая пристально смотреть на игру света по воде.

Спокойно. Сохраняй спокойствие. Спокойствие.

Я слышала легкий хруст гравия, когда человек сошел с мотоцикла. Ничего больше не было, кроме звука остывающего мотора да далекого детского смеха.

Почему он ничего не делает? Почему просто стоит там?

Да потому, – пронеслась мрачная параноидальная мысль, – что ждет удобного момента, чтобы убрать тебя без всяких свидетелей.

Ерунда, – ответила ей более разумная часть меня, – он просто смотрит на воду, как и ты. Может быть, ему оттуда лучше видно. Беги, Ангел, беги, пока у тебя еще есть шанс.

Спокойно. Пока еще ничего не случилось. Начни убегать сейчас, и ты никогда уже не остановишься. Ты должна сейчас обернуться, чтобы навсегда избавиться от страхов.

Я была настолько поглощена внутренней борьбой, что не заметила, как незнакомец подошел ближе ко мне, остановившись у края моей скамьи.

Зная, что мой страх будет больше, если я не буду смотреть, я посмотрела на него, пытаясь выдавить подобие улыбки. Мое лицо отразилось в забрале его шлема, и я увидела, насколько фальшивой получилась улыбка. Мои глаза были широко открыты, и в них была паника. Мое сердце бешено колотилось, а пот заливал глаза.

Он смотрел на меня так долго, что мне захотелось закричать на него, чтобы поскорее убивал меня, заканчивал с этим скорее, дабы я обрела наконец-то покой.

Его рука в перчатке начала подниматься, и в своем страхе я готова поклясться, что видела оружие. Мои руки инстинктивно поднялись, прежде чем я заметила, что его руки пусты, и он просто поднимает забрало на шлем. Он медленно поднял щиток, а я благодарила Бога за то, что, по крайней мере, увижу лицо своего убийцы, перед тем, как умереть.

Невесело, когда возносишь подобные молитвы благодарения, но на этом я хоть могла сосредоточить свои разбежавшиеся в панике мысли.

Я не видела всего его лица. Некое подобие капюшона скрывало все черты лица. Все, кроме глаз.

Моргнув несколько раз, я снова посмотрела.

Глаза.

Я моргнула еще раз, поднесла руку к лицу, чтобы закрыться от лучей заходящего солнца.

Еще секунда, и солнце закрылось длинным телом, оставив мне на созерцание прекрасные, зачаровывающие, изумительные голубые глаза. Голубые, как самая горячая часть пламени свечи. Голубые, как самая середина совершенного… айсберга.

– Айс? – прошептала я, а по моим щекам потекли слезы.

Глаза улыбнулись мне, потеплели, и их цвет стал еще глубже.

– Айс? – повторила я срывающимся от слез голосом. – Это ты?

Рука в черной перчатке опустилась, и я, не думая, схватила ее. Меня притянули к себе с легкостью, которую я хорошо помнила, а мой крик был внезапно приглушен ее грудью, я ощутила прикосновение и запах нагретой солнцем кожи. И это все окружило меня также сильно, как ее руки, обвившие мое тело в сильном объятии.

Мои слова лились потоком, будто из прорвавшейся плотины.

– О, мой Бог! Я думала, что ты умерла! Думала, что они убили тебя! Как ты оказалась здесь? Что с тобой случилось?

Дальнейшие вопросы утонули в нахлынувших рыданиях, она еще сильнее обняла меня, нежно укачивая. Под плотной кожей куртки я слышала, как быстро бьется ее сердце, и чувствовала напряжение в ее груди: она сама пыталась справиться со слезами.

Постепенно, она ослабила объятье, слегка отодвинув меня, и смотрела, смотрела на меня, будто пыталась снова запомнить мои черты. В ее взгляде было столько любви, столько чувства, что мои щеки покрылись румянцем. Смущенно рассмеявшись, я вытерла слезы, стоя, как солдат во время парада. Краем глаза я заметила несколько любопытных взглядов, которые бросали на нас прохожие. Я посмотрела на Айс, начиная снова нервничать.

– Ты не должна здесь находиться, – шепотом сказала я, надеясь, что она услышит меня сквозь капюшон и шлем. – Полиция все еще разыскивает тебя. Здесь небезопасно. Они… они могли установить за мной слежку. Знаю, что говорила это как параноик, но мои опасения были реальными.

Ее глаза снова потеплели в улыбке, она медленно покачала головой, и затем наконец-то заговорила: голос был немного приглушен, но был именно таким, каким я его помнила.

– Я наблюдаю за тобой полдня.

Мои брови удивленно взлетели.

– Ты наблюдала? Но я не…

Она снова покачала головой, ее глаза все еще улыбались. Айс мягко взяла меня за руку и повела к своему мотоциклу, подобно которому я никогда не видела раньше. Это был не туристический "велосипед", типа тех Харлеев и Хонд, что я видела возле баров в Питтсбурге. Этот мотоцикл будто был создан для скорости, а не для комфорта.

Отпустив мою руку, она обошла мотоцикл, достала второй шлем, прикрепленный к сидению, и протянула его мне. В ее глазах были вопросы.

Мои собств0енные вопросы, миллион вопросов, вихрем проносились в моей голове.

Приняв шлем, я одела его. Он был такой удобный, поролон резко скользнул по моим ушам. Я подняла щиток, глядя, как Айс снова обходит мотоцикл, взяв рюкзак с моими вещами. Он был не очень большой, как раз, чтобы поместились пару вещей из одежды и книгу Айс. Она надела мне его на спину, удобно подогнав лямки. Взяв бонсай, Айс подняла сидение мотоцикла, и там обнаружилось небольшое пустое пространство. Она аккуратно положила туда деревце, закрыла сидение и села верхом на мотоцикл.

Глубоко вздохнув, я села позади нее. Я ведь никогда раньше не ездила на мотоцикле. Эта машина была сделана так, что когда водитель наклонялся вперед, то почти ложился на бензобак.

Как только я более-менее устроилась, она взяла мои руки и поместила их у себя на животе.

– Держись, – единственное, что сказала она перед тем, как завести мотор.

И я держалась.

***

Мы ехали куда-то на север, не сбавляя скорости ни на секунду, в основном окраинами, но иногда мы попадали на освещенные автострады. Большую часть вечера я провела на Айс, в буквальном смысле. Она наклонилась вперед, чтобы удобнее было управлять мотоциклом, а я воспользовалась этим обстоятельством.

Миля за милей проплывали под нами. Я пыталась смотреть вокруг, но все расплывалась в призрачном весеннем рассвете.

Честно говоря, я была в ужасе от такого средства передвижения. Айс ехала на такой скорости, что на поворотах мы держались исключительно благодаря ее необыкновенной воле к достижению цели и хорошей физической подготовке.

Наконец я сдалась и опустила голову ей на спину, пытаясь приспособиться к происходящему.

Я почувствовала, что постепенно начала расслабляться, растворяясь в тепле исходившем от Айс, став с ней единым целым, пока мы мчались вперед навстречу будущему.

После долгих часов в пути мое тело стонало, а руки замерзли так, что я их не чувствовала. Я даже не сразу поняла, что мы съехали на обочину и остановились у небольшого, заброшенного на вид, домика.

Мне пришлось собрать всю силу воли, чтобы выпрямиться и разжать руки, которые почти конвульсивно цеплялись за Айс. Она соскользнула с мотоцикла с обычной грацией, затем повернулась и помогла мне, а потом она достала из кармана маленький ключ.

Мы забрали бонсаи из-под сиденья и подошли к двери. Айс вставила ключ и повернула его. Открыв дверь, она пропустила меня внутрь.

Комната была теплой, совсем небольшой. Ее освещала единственная лампа, стоящая на столе.

Двухместная кровать занимала почти все остальное место. Негнущимися пальцами я расстегнула ремешок и сняла шлем, поправляя волосы.

Айс повторила мои действия. Ее волосы рассыпались по плечам и я затаила дыхание, наблюдая за этим совершенным творением природы.

Айс повернулась ко мне и улыбнулась, а я умудрилась снова влюбиться в нее, падая в пропасть, пытаться выбираться из которой совершенно бесполезно.

Слезы появились в моих глаза. Несмотря на то, что больше всего на свете мне хотелось утонуть в ее нежной силе и любви, я хотела получить ответ на один - единственный вопрос.

"Почему?", – это слово состояло из множества эмоций, множества вопросов. Почему тогда? Почему сейчас? Почему вообще?

Ее улыбка стала задумчивой и нежной. Она сняла перчатки и усадила меня на кровать. Мое тело простонало свое спасибо за то, что покрывало было достаточно мягким.

"Было кое-что, чего я не могла не сделать", – тихо сказала она, смотря в пол.

"Я не понимаю".

"Я знаю".

"Тогда объясни. Пожалуйста. Я думала, что потеряла тебя".

"И это я тоже знаю", – она кашлянула и повернулась ко мне, взяв мою руку в свои. Она посмотрела на наши руки, а потом снова кашлянула.

"Когда… Я была в больнице и уже шла на поправку. Комендант нанес мне визит. Он сказал, что если хоть слово о Кавалло прозвучит вслух, то ты никогда не получишь апелляцию"

Ее слова, сказанные так мягко, поразили меня до глубины души.

"Тогда я поняла, что не могу вернуться назад. Я должна была… позаботиться о том, чтобы его угроза не стала реальностью".

Она на мгновение подняла глаза, но снова опустила их.

"Я была прикована к койке за лодыжку. Но они не учли, что кровати там не такие уж и прочные", – она пожала плечами, – "было не так сложно решить эту проблему. А потом, нужно было дождаться подходящего момента", – она глубоко вздохнула, – "Когда такой случай представился, я бежала".

"Куда же ты пошла?"

На ее лице появилась загадочная усмешка.

"У взяла пистолет, у старого… друга. Потом я пошла в дом к Кавалло".

Ее улыбка стала какой-то дикой.

"Пришло время расплаты".

Я слабо застонала и ее глаза встретились с моими, прежде чем снова опуститься.

"Да. Я пробралась в его дом, разобравшись с парой охранников".

"Ты убила их?"

"Неа… Они даже не поняли, что я была там. Я просто дала им выспаться. Он был наверху в своей постели. Один", – она сухо рассмеялась, – "Никогда не умел снимать женщин. Ладно, в любом случае, я подошла прямо к кровати и приставила пушку к его голове, думая о том, что он сделал с Жозефиной, Сальватором, со мной. А еще о том, что он собирался сделать с тобой, используя Моррисона".

Она выпустила мою руку и сжала кулаки.

"Я так хотела убить его, что чувствовала запах смерти. Мой палец был на курке – малейшее движение и выстрел закончил бы все это".

Она наклонила голову и сжала зубы, проведя рукой по голове.

"Я не смогла сделать этого", – еле слышно прошептала она, – "Видит Бог, я сильно этого хотела. Прикончить его… избавиться от этой крысы…", – она вздохнула, качая головой, – "Но я не смогла".

"Почему?"

"Пока я стояла там и смотрела как он спит, я подумала о тебе", – впервые за весь разговор она нормально посмотрела мне в глаза и слабо улыбнулась, – "О том моменте, когда в моих руках была жизнь Кассандры. Я вспомнила как ты говорила о том, что она не стоила этого. И я поняла, что если снова стану тем человеком, которым была", – слезы сверкали в ее глазах, – "Мои мечты это то немногое что у меня есть. Я не собиралась сдаваться. Не из-за этого человека…"

"О, Айс…"

Я протянула ей руку и она прижала ее к груди. Даже сквозь ткань футболки я чувствовала как сильно бьется ее сердце.

"Поэтому я ушла. Я оставила его в неведении. Уходя, я заметила записку на столе в гостиной. Там было написано название одного из ресторанов, где часто проходили встречи и имя Сальваторе на нем. Я знала, что это подстава и чуть не вернулась наверх, чтобы закончить начатое".

"Ты этого не сделала".

"Нет. Я решила предупредить Салваторе. Я пошла к нему, даже не зная, будет ли он на месте", – она снова ухмыльнулась, – "Его охрана не была удивлена моему появлению. Полагаю, что слухи о моем побеге быстро расползлись по городу. Однако они пропустили меня без лишних расспросов."

"Он был рад видеть тебя?"

"Не совсем. Ему хватало неприятностей. Поэтому я лишь выдала ему необходимую информацию, соболезнования по поводу смерти Жозефины и ушла. Я не знаю пожалел ли он о том, что я покинула его. Я знаю лишь то, что я не пожалела о своем уходе. Я поняла, что это не та жизнь которой я хочу в дальнейшем".

"Что же ты сделала?"

"Села на мотоцикл и уехала оттуда. Мои друзья владеют этой недвижимостью", – она окинула взглядом комнату, – "Не совсем Ритц, но безопасно, особенно подходит таким как я".

"Повсюду заставы. Они ищут тебя. Как же тебе удалось проскочить?"

Она улыбнулась.

"Кажется их больше волновали те, кто въезжал в город, чем те, кто его покидал. Я знала, что Моррисон будет паниковать, стоит ему узнать о моем побеге. Я решила, что вся полиция штата будет его охранять".

"Так и было. Забавно… Словно съезд полицейских".

Айс засмеялась.

"А еще я поняла, что Моррисон не решиться навредить тебе при таком скоплении официальных властей. Его сдерживал собственный страх. Я знала, что Сальваторе позаботиться о Кавалло, если тот что-либо выкинет. И если Кавалло падет, то Моррисон уйдет в историю вместе с ним".

"Откуда ты знала, что так и получится?"

Она улыбалась во весь рот.

"А кто ты думаешь положил компрометирующие бумаги в его машину?"

Я ахнула.

"Ты не могла".

Ее брови взлетели.

"О… я сделала это".

Покачав головой, я рассмеялась.

"Не знаю, чему я удивляюсь".

"В любом случае", – продолжила она, – "Я торчала там, приглядывая за происходящим. Уверена, что Кавалло знал о том, что я сбежала прежде, чем он попытался провернуть все это с Бриачи. Я понятия не имею, что кроме эгоизма могла заставить его сделать это. Но он получил что заслужил и Моррисон тоже".

Ее улыбка стала несколько грустной.

"Потом, я стала приглядывать за тобой. Признаюсь, что я сильно напилась, когда узнала об апелляции".

"Но как? ДОНИТА???", – я взорвалась, – "Черт бы ее побрал!!! Я…"

"Нет. Это не Донита. Я не стала бы ее в это втягивать".